Среда обитания: Как архитектура влияет на наше поведение и самочувствие
Шрифт:
Параллельно с психологическими исследованиями, коренным образом менявшими представления о том, как мы трактуем явленный в ощущениях мир, шли новые процессы в экономике, в основном связанные с индустриализацией и массовым производством и влекущие за собой принципиально иное отношение к работнику. Рабочий заводского цеха все больше рассматривался как товар – и, соответственно, в товар превращались его мозг, система восприятия и способность использовать эту систему для выполнения рутинных заданий. Иначе говоря, человеческая способность сосредоточивать внимание тоже коммерциализировалась. Томас Эдисон был ошибочно мифологизирован как изобретатель электрической лампочки, однако его истинный гений проявился в осознании жизненно важной связи между устройством человеческого разума и принципами массового производства. Точно так же, как он видел ценность обширной и быстро работающей электросети для крупной промышленности, Эдисон не мог не увидеть и того, что правильный научный подход к самому работнику тоже даст производственные преимущества. Что не менее важно, он признавал роль средств массовой информации в формировании потребительских привычек.
39
Маршалл Маклюэн, канадский философ и теоретик коммуникации, произвел революцию в наших представлениях о влиянии средств массовой информации на человека и общество. Наиболее известная из его работ: Маклюэн М. Понимание медиа: внешние расширения человека. – М.: Кучково поле, 2007.
Сегодня, даже располагая множеством доказательств того, что природа полезна для психики, мы по-прежнему превыше всего ценим свою способность направлять все силы на те виды деятельности, которые способствуют нашей продуктивности. Мы воспринимаем свои живительные вылазки на лоно природы как краткие передышки от «реальной жизни», сосредоточенной на производстве и потреблении. Наша система образования, особенно на начальных ее уровнях, когда умы особенно восприимчивы, почти полностью основана на установке, что главная цель официального образования – сформировать индивидуума, способного смирно сидеть за партой и концентрировать внимание на каком-то одном виде деятельности. Дети, испытывающие с этим сложности, считаются у нас особыми, нездоровыми, зачастую подвергаются медикаментозному лечению, которое изменяет работу их мозга, приучая его к строго сфокусированному избирательному вниманию. Даже сама планировка помещений для занятий в учебных заведениях, от детского сада до университетов, призвана подчеркивать пользу фокального, произвольного, направленного внимания, ресурс которого быстро истощается.
Дисплейные технологии всех видов, от гигантских электронных билбордов, как на Таймс-сквер, до рабочих станций, ноутбуков, планшетов и мобильных телефонов, представляют собой естественную цепь разработок, призванных привлекать и удерживать то, что стало для человечества самым драгоценным когнитивным ресурсом, – наше с вами внимание. Но еще до появления всяких экранов ровно тем же целям служили такие элементарные архитектурные технологии, как стены. Пряча или открывая определенные элементы окружающего мира, стены точно так же фокусируют и направляют наше внимание.
С этой точки зрения можно рассматривать значительную часть истории современного городского дизайна – начиная с планировки стен, дверей и окон и заканчивая разработкой электронных дисплеев, служащих искусственными окнами в мир, – как систематическое покушение на присущую нам от рождения манеру созерцать мир и пребывать в нем. Естественное состояние нашего внимания – то, к которому мы пытаемся вернуться в краткие моменты отдыха от повседневной гонки, – подменяется постоянно сфокусированным, избирательным вниманием, и, хотя оно помогает нам формировать желания и снабжает средствами их удовлетворения, в конечном итоге истощает нас психически. Технологии, воздействующие на внимание, неумолимо гонят нас все дальше от того образа жизни, который вели дотехнологические общества вроде бушменов Калахари, гармонично встроенные в природную среду. Вместо этого мы превратились в нейробиологические машины, запрограммированные своим окружением на то, чтобы по максимуму производить и потреблять. Поистине, есть некая ирония в том факте, что теперь мы воспринимаем нашу исконную среду обитания, давшую нам жизнь, как временное прибежище, своего рода предохранительный клапан, спасающий нас от когнитивных последствий чрезмерного увлечения потребительством – процессом, суть которого – придумывать для себя все более сложные материальные желания и удовлетворять их.
На фоне этой радикальной трансформации представления о том, что значит быть человеком, самое примечательное – явные свидетельства влияния отголосков далекого прошлого на наши сегодняшние чувства, предпочтения и поведение. И хотя, я полагаю, немного найдется людей (и сам я уж точно не в их числе), готовых сменить комфорт современных городов на экстремальные условия дикой природы, очевидно, что, когда речь идет о выборе окружающей среды, для нас по-прежнему притягательны те самые визуальные и геометрические характеристики, которые увеличивали наши шансы на выживание в среде, покинутой тысячи лет назад. И это пристрастие сказывается почти на всем нашем поведении, начиная с выбора вида из окна или места для прогулки и заканчивая стремлением организовать свою жизнь так, чтобы иметь возможность ощутить и влияние мощных технологий, управляющих вниманием, и восстанавливающее действие природы, реальной или сымитированной. В большей степени, чем любой другой отдельно взятый фактор, тяга к природе обусловливает психогеографическую структуру нашей жизни.
Глава 2
Места любви
Сопереживающие скульптуры
Здесь, в тиши этого небольшого, заросшего папоротниками леса, я ощущал, как мое сердцебиение замедляется, а мышцы расслабляются. Бессвязные мысли, роившиеся в голове после сумасшедшей гонки по оживленной автостраде, улеглись, уступив место чувству умиротворения. Я ушел в глубь себя, где царили тишина и покой. Выражаясь языком ученых, исследующих наши реакции на природную среду, я чувствовал себя так, будто нахожусь вне своей обычной жизни. Время замедлило ход. Мой взгляд теперь легко и безмятежно скользил с места на место; я был зачарован окружающим пейзажем и полностью растворен в нем.
Я тронул ветвь папоротника, подрагивающую прямо перед моими глазами. Она слегка изогнулась, а затем распрямилась, задев меня по руке. И вот тут-то я впервые ощутил странность происходящего. Это был необычный лес. Если я напирал, он давал отпор. Если я отступал, он с любопытством тянулся за мной. Казалось, лес знает о моем присутствии, и я легко мог себе представить, что ему известно кое-что и о моих ощущениях. Радость слияния с окружающим миром постепенно уступала место новому ощущению: нарастала неуверенность, удивление, даже легкая тревога. Я привык, что во время прогулки по лесу меня окружает жизнь во всевозможных ее проявлениях: пение птиц, стрекотание насекомых, трепетание растений на ветру. В этом же лесу происходило нечто иное. Конечно, всегда понятно, что лес как-то реагирует на твое присутствие – птицы и насекомые могут затихнуть, чуя незваного гостя, – но здесь мне казалось, будто я нахожусь в самом центре внимания. Лес реагировал на каждое мое движение осознанно и с явным интересом. Казалось, он знает меня, и поэтому я ощущал себя не в своей тарелке.
А дело в том, что тот небольшой лес, в котором я находился, был полностью искусственным и «произрастал» в одной из комнат красивого старого дома в зеленом пригороде Торонто. Здание одновременно служило мастерской архитектору-футурологу Филипу Бисли, смастерившему эту рощу при помощи 3D-принтера, большого количества простых микропроцессоров и сенсоров и нескольких мотков специального провода высокого напряжения, который растягивается и сжимается под воздействием электрического тока. Сплетения нежных филигранных акриловых листочков, которые я видел в «лесу», являлись уменьшенной копией тех, что Бисли использовал в более крупных инсталляциях, созданных им для нескольких международных выставок. На одной из них – Венецианской биеннале-2010 – сотни тысяч посетителей имели возможность побродить по нескольким гигантским искусственным лесам «Гилозойная почва» (Hylozoic Soil) и испытать такие же странные чувства, какие охватили меня в мастерской архитектора. Воздействие, которое работы Бисли оказывают на людей, поистине сенсационно. Вызывая у зрителей ощущение близости и тесной связи с природой, он, по его словам, стремится пробудить в людях любовь и сочувствие и переместить их в «…пространство, где стираются границы между "кто я" и "что я", различия между мной, животным и камнем» {40} .
40
Цитирую Бисли по интервью, которое он дал Фрэн Шехтер из журнала NOW (2010, доступно по ссылке:.
Моя первая встреча с Бисли произошла за несколько лет до визита в его мастерскую. Я был занят в одном исследовательском проекте, посвященном применению новых технологий в оценке эмоций и поведения пациентов районных поликлиник. Зная, что архитектурная мастерская Бисли разрабатывала дизайн нескольких подобных клиник, и по настоянию другого архитектора, члена нашей команды, я спросил у Бисли, не хочет ли он принять участие в проекте. Помню наше первое совещание – вместе с несколькими специалистами я сидел в конференц-зале, готовясь к обсуждению стратегии. Опоздавший Бисли ворвался в комнату с улыбкой до ушей – он излучал заразительную энергию и энтузиазм, но казался слегка не в себе, как человек, у которого происходит слишком много всего сразу. Поскольку большинство из нас не знали друг друга, я предложил, чтобы для начала каждый представился. Все, кроме Бисли, выдали привычный, шаблонный рассказ, поведав о своей сфере деятельности, квалификации и функциях, которые они могли бы выполнять в проекте. Филип же, когда пришла его очередь, сразу предупредил, что, возможно, он не тот, кто нам нужен. Дальше он сообщил, что главный интерес для него в данный момент представляет создание особого рода скульптур – притягивающих и одновременно отталкивающих произведений на грани между жизнью и небытием. Зрителей эти странные создания должны будут завлечь в свои сети и в конечном итоге переварить. На несколько секунд в конференц-зале воцарилась тишина, необычная для встречи «говорящих голов», – уже тогда у нас возникло легкое подозрение, что этот парень не даст нам спокойно ковыряться в наших скучных идеях о том, как может или должно выглядеть здание. Похоже было, что Бисли живет в другой вселенной и видит какой-то иной мир – ушедший далеко в будущее и в то же время сохранивший прочные связи с древним прошлым.
Беглое знакомство с биографией Бисли позволяет частично понять, как архитектор, окончивший Университет Торонто в середине 1980-х, отказался от стандартной для людей его профессии деятельности – проектирования жилых домов, студенческих центров, поликлиник и ресторанов – в пользу совсем других вещей. В список новых интересов Бисли входили, по его словам, «эмоция, романтизм и спиритуализм XXI века как разные грани модернизма; несхожесть и диссоциация; хтонические и расширенные определения пространства; архаичное» {41} .
41
Биография Филипа Бисли доступна по ссылке: http://philipbeesleyarchitect.com/about/14K24_PB_CV.pdf.