Среди людей
Шрифт:
— Это ж до чего дойти, — сказала Таисия, — мать офицера ходит по дворам стирать белье!
— Ну, это ты не ври, — оборвал жену Григорий. — Кому она стирала?
Обидевшись, Таисия встала и унесла посуду на кухню.
Григорий покосился на мать.
— Мама, — сказал он ей в ухо, — вы что, действительно чужих людей обстирываете?
Старуха не ответила.
— Можете вы понять, — сказал Григорий, — что я в поселке фигура? Народ в любой момент может спросить с меня. Я должен быть перед ним чистый как стеклышко. — Он понизил голос, зная,
Старуха кивнула, но Григорий знал, видел по ее мутным глазам, что она плохо слушает его и, вероятно, думает о том, о чем ей думать совершенно не следовало.
— А Славку выбросьте из головы, — велел он, подымаясь из-за стола. — Наградили меня брательником, срамотище подумать.
— Гришуня, — сказала старуха, — вы же оба-два мои сыны.
— Я с этим прохиндеем ничего общего иметь не желаю! — крикнул Григорий. — И вы меня, пожалуйста, с ним не равняйте. Я еще пока баланду в колонии не пробовал. И пробовать не собираюсь. А вашему Славке хлебать ее пять лет.
— Гришуня, — сказала старуха, — а из чего ее варят?
Он уже дошел было до двери, но, услышав вопрос матери быстро вернулся.
— Вы что, совсем сбрендили?
На пороге кухни показалась невестка.
— Ты у нее лучше спроси, — сказала Таисия, — зачем она деньги копит? По дворам ходит, побирается…
— Не ври на меня, Тая, — сказала старуха.
— Я вас в последний раз спрашиваю, — подступился к ней сын, — перестанете вы позорить меня?
— Чем же, сынок? — удивилась старуха.
Она даже попыталась погладить его по руке, которую он положил на спинку стула, но Григорий убрал руку.
— Добьетесь вы, мама, что я вас пристрою в Дом хроников. Гоже будет, да?
— По крайней мере там в байню станет ходить, — сказала Таисия. — По три недели не мывшись.
— Да отстань ты со своей байней! — рявкнул Григорий.
— Не ори, паразит!
И они начали лаяться между собой, и старуха знала, что, чем больше они грызутся, тем хуже будет потом ей.
Деньги она действительно копила. От Славика пришел перевод — сто рублей. Старуха сходила на станцию, узнала, сколько стоит билет в оба конца; оставалось на руки не густо.
Билет она погодила брать, решила сперва приработать маленько, да и не просто было управиться с покупками. Гришка денег для брата не даст, это она знала.
Наступили для бабки деловые ночи: спала она и так-то дыряво, а теперь сон и вовсе перестал брать ее. Лежала и все прикидывала, высчитывала, как получше, повыгодней купить. Грамоты было у нее три класса, но считать бабка умела и даже записывала цифры в тетрадку, не полагаясь на свою память.
Покупки надо было до отъезда припрятывать, она договорилась с учительницей, что будет сносить их к ней. Забирать в магазине сразу помногу старуха остерегалась, таскать большой груз ей было не под силу. Выпросила она в магазине большой картонный ящик и складывала в него пакеты. И еще дала ей учительница толстый длинный чемодан.
Приработать в поселке копейку было трудно, люди управлялись со своим хозяйством сами. Однако старуха довольствовалась такими грошами, что от ее помощи не отказывались: у кого за ребенком присмотрит, где примоет полы, кому грядки прополет. А иногда за эту работу ее только кормили — тоже было сытнее, нежели дома. Получая за свои труды полтинник, старуха думала: «Славику на полкило сахара». Когда она переводила в уме полученные деньги на продукты для сына, ей всегда казалось, что заплатили ей хорошо. Особенно любила она пересчитывать свой заработок на крупу — пшена выходило много.
Сборы в дорогу подходили к концу. Ящик и чемодан были набиты доверху. Учительница Вера Сергеевна попыталась приподнять груз с пола и охнула.
— Как же ты, бабуся, их понесешь?
— Люди подмогнут.
— Ведь тебе же ехать с пересадками?
— Не знаю, милая, на билете, должно, написано.
Оставалось сказать Гришке, что она уезжает. Старуха все откладывала этот разговор, но сын сам начал. Таисия ушла на свой молокозавод, Григорий покормил двух поросят, налил воду индюку, курам и сел на ступеньки разводить пилу — он собирался в лес заготавливать дрова.
— Привезу две машины, кубов двенадцать, — сказал он. — За неделю, мама, мы с вами распилим их. А с Таисии стребуем за это на литр. Как полагаете, мама, — даст?
Он засмеялся, взглянув на старуху. Она отвела глаза.
Отложив трехгранник, которым он направлял зубья, Григорий велел:
— Выкладывайте, чего надумали?
— Не серчай, Гриша, — сказала старуха, — надумала ехать к сыну.
— А я кто? — спросил он. И, засопев, сказал: — Назад можете не вертаться.
Старуха печально улыбнулась.
— Послухал бы, чего говоришь, — сказала она. — Ведь ты хороший, Гриша.
— Вы мне баки не забивайте! — крикнул он. — Слово даю: поедете к Славке в колонию — все, крест, нету у меня матери! Хоть судитесь со мной!
— Совсем очумевши, — сказала старуха.
На другой день она собралась и поехала. Учительница Вера Сергеевна велела двум старшеклассникам помочь старухе; они донесли ее багаж до шоссе и поставили его на обочине.
Она села на чемодан. Мимо проносились машины в город — шоссе было бойкое, ходовое, — пыль курчавилась из-под колес и повисала сухим облаком над дорогой. Бабка не скучала, не томилась, она знала, что ее подберут. Была у нее с собой бутылка воды, теплой и невкусной от солнца. Посасывая воду из горлышка, бабка свободно жила сейчас у обочины, сидя на богатстве, которое она скопила оголодавшему сыну.
Раза два шоферы грузовиков притормаживали подле нее, полагая, что с этой бабки можно содрать приличную сумму, но, рассмотрев старуху и увидев, что ничего рыночного она не везет с собой, шоферы нажимали на газ и катили дальше.