Среди стихий
Шрифт:
Но лесовоз остановился.
Поляна, отгороженная от озера заиндевелой полосой деревьев, будка-бытовка, дощатая, некрасивая, в ней отогреваются лесорубы.
Глаза, не привыкшие к темноте, различили только большое вишневое пятно, от которого дышало жаром, и тусклые искорки папирос. В будке накурено, людей не видно. Прихваченные морозом лица начинают болеть, руки, освобожденные от рукавиц, двигаются, обретая свою боль.
– Живы?
– раздался голос из темноты.
– Куда идете?
– Идем в... в... Няндобу, - ответил Начальник, не сразу овладевая речью.
– Поезжайте
– Мы через озеро И... Икса.
– Неближний путь... Дорог нет. Избушек мало. Знать их надо.
– У нас палаточные ночлеги, - прохрипел теряющий голос Начальник.
Вэм, Вэб (Володя Большой), Юра, Лариса и Саша (не Начальник) с удовольствием молчали. Трудно говорить отогреваясь. Не языком ворочать трудно - думать тяжело. Так устроен человек, что одновременно думать и отогреваться не может.
Открылась дверь, ворвался свет вместе с запахом снега, кто-то вошел.
– Здесь туристы? На озере рюкзак ваш, валяется. Василий! Ты что ли вез?
Василий был где-то здесь, но не отозвался.
– Поехали со мной, соберете.
– Кто поедет?
– спросил Вэм.
– Могу я.
– Сиди, - сказал Начальник.
– Я сам поеду.
Минут через двадцать они вернулись, обсуждали мороз, шумно дули на руки. Привезли остатки рюкзака, продукты и Вэмовы личные вещи. Тут и выяснилось, чей был рюкзак.
– Растяпа, - сказал Вэб, - я так и думал, что это его рюкзак.
Вэм захлебнулся от обиды.
– Почему я? Я два рюкзака держал. Я не грузил свой рюкзак. Кто его держал, тот и растяпа.
– А ты бы сам держал свой рюкзак, - сказал Вэб не очень уверенно.
Почувствовав эту неуверенность, Вэм сказал:
– Да вещи-то почти все на мне, а что потерялось, из запасного кто-нибудь даст. Правда, ребята?
– А продукты?
– свирепо спросил Вэб. И ойкнул: -Чего ты?
– потому что Лариса сильно дернула его за ухо.
Теперь видны были лица. Туристы видели лесорубов и того из них, кто говорил о трудностях пути:
– Снег глубокий, рыхлый. Много лет не помню такого снега. В оттепель сверху подкис, а сейчас морозы и наст. Но не как весной. Нынешний наст не держит. На берегах будете проваливаться по пояс, а на реках и озерах вода. Почему вода?
– спросил и сам ответил: - Реки и озера замерзнут до дна, а ключи будут рвать лед, вода пойдет по льду, а толстый снег не даст ей замерзнуть.
– Палатка у вас какая?
– Две "памирки", - сказал Вэм.
– Это серебряные, маленькие? Их печкой сожжете.
– У нас нет печек, у нас спальные мешки.
– Собачьи?
– Нет, ватные.
– Тогда не ходите.
– Степаныч, - послышалось из темноты.
– В Дергачеве волки пришли. Много следов.
– Конечно, в такой мороз придут.
– Степаныч, ружья у них есть?
– спросил вдруг Василий откуда-то из угла.
– Да откуда у них ружья, у них консервы. Поехали ночевать ко мне, позвал Степаныч.
И тут же резко Начальник скомандовал:
– Собирайтесь, через полчаса выходим.
Снаружи, под стеной бытовки, Степаныч подошел к Начальнику:
– Ты думал, парень?
– Что мне думать, давно подумали.
– Ведь не знали вы, что будут такие
Начальник молча возился, надевая лыжи.
– Как знаешь. Но в палатки не лезьте - рубите сухостойные ели. А мороз пойдет днями за пятьдесят.
Два дня и две ночевки
Пока Вэм застегивал крепления, руки закоченели. Пока они не отогрелись, ничего он не знал и ни о чем не думал. Потом увидел реку, ближний поворот и захотел взглянуть за него и убедиться, что там такие же пространства безлюдья, и деревья, и кусты, и лед, покрытые снегом, и что-нибудь еще. Вэм не думал о будущем: когда становилось холодно, желание согреться стирало все иные мысли, а когда согревался, так бурно радовался, что избавлялся от всякой тревоги.
Над рекой синее с одного боку, с другого желтоватое небо. Солнце низко. В воздухе ледяная дымка. Вэм смотрит перед собой. Впереди он видит Ларису. А вдруг сейчас проломится лед? Тогда он побежит, прыгнет, нырнет, отцепит ей лыжи и поможет выбраться из воды. Но и лыжи ее не упустит. А ребята мигом зажгут костер и дадут им сухие вещи. Они переоденутся. (Все отвернутся, а Лариса: "Вэм, ты с ума сошел, ты что смотришь?") И останется только высушить ботинки.
Вэму тепло, а лицо стянуто морозом. Дышать нужно осторожно, чтобы не отморозить нос. Мороз настраивает на осторожность, но и действует, как веселящий газ. Каждая нога несет большую тяжесть. В ней много силы. Она сгибается не как на гонках, но все равно с удовольствием и скользит; и снег едет навстречу, и пятки Ларискиных лыж убираются вовремя. Вот лыжня становится хуже - это убывают люди впереди. Вот уже тропит Лариса - Вэм сглаживает ее следы. Она шагнула в сторону - Вэм гордо проплывает мимо, и теперь он первый, а перед ним река: берега и тени, длинные и поменьше, они как шпалы на железной дороге, а дорога-то снежная.
Через пятьдесят минут хода Начальник объявил десятиминутный привал. Остановились посреди реки, сняли рюкзаки и сели на них. Одну минуту отдыхали с удовольствием. Но через две минуты от холода вскочили.
– Всем надеть телогрейки!
– скомандовал Начальник.
Телогрейки пристегнуты под клапанами рюкзаков. Если возиться с ремнями и пряжками не снимая рукавиц, то руки не мерзнут, но самого от этой возни кидает в дрожь.
Что-нибудь отстегивать или пристегивать на морозе - нет ничего противнее. Впадаешь в раздражение. А холоду только это и нужно.
Холодно! Еще как холодно! Когда телогрейки надевали, они ведь были заморожены до сорока. Но скорее всего было уже под пятьдесят.
Термометр разбился на лесовозе. Это к лучшему, а то цифры пугают. Солнце стало уходить в белесое ледяное марево и уменьшаться. Оно как будто улетает от земли. Ей-богу, можно поверить, что улетает, так силен оптический эффект. Деревья в лесу затеяли перестрелку - стволы им изнутри разрывает. И, конечно, кто-то попробовал плюнуть и послушать, как трещит замерзающий в воздухе плевок. И все стали плевать. Любая забава на морозе помогает. Через пять минут надели рюкзаки прямо на телогрейки и двинулись. Те, кто шел сзади, продолжали мерзнуть на ходу, а тропящего скоро бросило в пот. Он не смог протропить и половины того, что удавалось без телогрейки.