Среди Йоркширских холмов
Шрифт:
Миссис Моффат покрепче вцепилась в сумку с покупками и прищурилась на конфеты в обертках за стеклом банки.
— Ну, я… то есть мне… — начала она.
— Если, сударыня, память мне не изменяет, вы изъявили желание приобрести что-нибудь похожее на русскую карамель, и я весьма рекомендую вам эти конфеты. Не совсем русские, но очень приятные на вкус жженые леденцы. — Его лицо изобразило терпеливое ожидание.
Сочный голос, смакующий прелести этих леденцов, вызвал у меня бурное желание схватить их и сожрать не сходя с места. Покупательница, видимо, находилась под тем же впечатлением.
—
Лавочник слегка поклонился.
— Благодарствую, сударыня. Не сомневаюсь, вы останетесь довольны своим выбором. — Его лицо озарилось благожелательной улыбкой, и пока он ловко сыпал леденцы на весы, а затем завертывал их с профессиональной сноровкой, мне вновь пришлось бороться с желанием добраться до них.
Мистер Хатфилд уперся обеими ладонями в прилавок, наклонился вперед и проводил покупательницу любезным поклоном, присовокупив:
— Желаю вам наилучшего, сударыня. — Потом он обернулся к своим верным посетительницам: — А, миссис Доусон, как приятно вас видеть! Так что же вам угодно нынче утром?
Дама просияла улыбкой неподдельного восторга.
— Я бы взяла шоколадок с начинкой. Ну те, которые брала на той неделе, мистер Хатфилд. Очень вкусные! Они у вас еще есть?
— О да, сударыня. И я весьма польщен, что вы одобрили мой совет. Такой нежный, такой восхитительный вкус! И я как раз получил партию в пасхальных коробках. — Он снял с полки коробку и покачал ее на ладони. — Просто прелесть, вы не находите?
Миссис Доусон закивала.
— Очень красивенькая. Я беру коробку. А еще мне нужно побольше карамелек, полный пакет, пусть ребятишки погрызут. И разного цвета, понимаете? Что у вас есть?
Эта часть ритуала мне особенно нравилась, и, как обычно, я получил огромное удовольствие, хотя наблюдал подобные сцены несчетное число раз.
Тесная лавочка, набитая покупательницами, хозяин, решающий, что порекомендовать, и величественно восседающий у дальнего конца прилавка Альфред.
Альфред, кот Джеффа, неизменно занимал это место на полированной доске возле занавешенного входа в гостиную мистера Хатфилда. И сейчас он, как обычно, словно бы с горячим интересом, следил за происходящим, переводя взгляд с хозяина на покупательницу, и (хотя, бесспорно, это могло мне лишь чудиться) выражение на его морде свидетельствовало о том, что он принимает переговоры близко к сердцу и испытывает глубочайшее удовлетворение при их успешном завершении. Альфред никогда не покидал своего поста и никогда не посягал на остальной простор прилавка. А если какая-нибудь покупательница почесывала его за ухом, он отвечал гулким мурлыканьем и милостиво наклонял голову.
Естественно, Альфред никогда не допускал некорректных выражений своих чувств. Это было бы нарушением достоинства, а достоинство давно уже стало его неизменным свойством. Даже котенком он избегал неумеренной шаловливости. Три года назад я его охолостил (по-видимому, он не держал на меня зла), и с тех пор он обрел массивность и благодушие. Я залюбовался им. Огромный, невозмутимый, в мире со всем, что его окружало. Бесспорно, он был образцом кошачьей внушительности.
И всякий раз, думая об этом, я поражался, насколько он походит на своего хозяина. Оба были одного покроя, и понятно, что их связывала преданнейшая дружба.
Когда подошла моя очередь, я дотянулся до Альфреда и пощекотал его под подбородком. Ему это понравилось: он откинул голову, басистое мурлыканье сотрясло грудную клетку и разнеслось по всей лавочке.
Даже покупка леденцов от кашля обставлялась особым церемониалом. Хозяин лавочки торжественно понюхал пакетик и похлопал себя по труди.
— У них и запах-то благотворный, мистер Хэрриот. Излечат вас в один момент. — Он поклонился, улыбнулся, и могу поклясться, что Альфред улыбнулся, вместе с ним.
Я снова протиснулся между покупательницами и, шагая по переулку, в энный раз поражался феномену Джеффри Хатфилда. В Дарроуби было несколько кондитерских лавок. Больших, с красивыми витринами, но ни одна не торговала так бойко, как тесная лавчонка, которую я только что покинул. Безусловно, причиной было уникальное обхождение Джеффа с покупателями. И ведь он вовсе не разыгрывал спектакль: суть заключалась в его любви к своему занятию, в искренности, с которой он все делал.
Его любезные манеры и «благородная» дикция вызывали непочтительные насмешки у мужчин, которые некогда окончили вместе с ним местную школу в четырнадцать лет. В трактирах его часто именовали «епископом», но добродушно, так как все относились к нему хорошо. Ну а покупательницы были от него без ума и посещали его лавочку, чтобы поблаженствовать в лучах его внимания.
Примерно через месяц я снова зашел в лавочку купить лакричной карамели для Рози и увидел привычную картину: Джеффри отвешивал поклоны, улыбался и звучно басил. Альфред следил со своего места за каждым его движением, и оба выглядели воплощением достоинства и благодушия. Когда я забрал свою упаковку, Джефф шепнул мне на ухо:
— В двенадцать я закроюсь на обед, мистер Хэрриот, не будете ли вы так добры зайти ко мне осмотреть Альфреда?
— Разумеется. — Я взглянул на величавого кота в конце прилавка. — Он заболел?
— Нет-нет… просто, по-моему, что-то не совсем ладно.
В назначенный час я постучался в запертую дверь, и Джеффри впустил меня в лавочку, против обыкновения пустую, и провел в гостиную за занавешенной дверью. Там за столом сидела миссис Хатфилд и пила чай. Она была куда более земной натурой, чем ее муж.
— А, мистер Хэрриот! Пришли посмотреть котика?
— Ну какой же он котик! — засмеялся я. И, бесспорно, Альфред, устроившийся возле топящегося камина, выглядел даже массивнее обычного. Теперь он отвел спокойный взгляд от огня, встал, неторопливо прошествовал по ковру и, выгнув спину, потерся о мои ноги.
— Настоящий красавец, верно? — сказал я с улыбкой. Я уже давно не видел его вблизи, и дружелюбная мордочка в черных полосках, сходящихся возле умных глаз, показалась мне особенно симпатичной. — Да, — добавил я, поглаживая пушистый мех, блестевший в бликах огня, — ты очень большой и красивый. — Я повернулся к мистеру Хатфилду:
— Выглядит он прекрасно. Что вас встревожило?
— Может, это так только. Он вроде бы совсем такой, как был, но вот уже неделю я замечаю, что ест он не так охотно, не с прежним аппетитом. Он не то чтобы болен… а какой-то не такой.