Среди животных Африки
Шрифт:
Здесь мы с подозрением оглядываемся по сторонам: Роберта нигде не видно, остальных шимпанзе тоже. Но тут я обнаруживаю, что пропал мой бумажник со всеми казенными деньгами. По-видимому, он выпал из нагрудного кармана, который я в суматохе забыл застегнуть.
— Вероятно, ты его выронил, когда наклонялся, чтобы влезть в этот проклятый туннель, — предположили мои спутники.
Доктору Вальтеру и мне пришлось проделать тот же путь, только в обратном направлении. И в самом деле — вот он лежит, цел и невредим, внизу, под спутанными корягами.
Остаток пути до лагеря мы уже идем по суше, являя собой довольно странное зрелище в своих мокрых и грязных штанах и ботинках. Но здесь никого нет, кто бы мог над
На место мы приходим уже высохшие. Зато коленки наши разодраны и руки поцарапаны. Во время всех наших треволнений мы этого даже не заметили. Рубаха моя разорвана в клочья, зато брюки после нашего водного марша вновь приобрели свою отутюженную складку, словно побывали в химчистке; вот уж поистине чудеса современной синтетики!
Когда мы в тот же день после обеда, но уже со значительно большими удобствами, на моторном катере, прибыли к месту выпуска обезьян, ни одной из них поблизости не оказалось. Запасы бананов лежали нетронутыми.
На опушке леса мы нашли разодранный в клочья футляр от бинокля, а после долгих и тщательных поисков в лесу — и сам бинокль, разумеется сломанный.
Что-то нигде не видно гнезд. А ведь самый верный признак присутствия в лесу шимпанзе — это гнезда. Каждый вечер, примерно с пяти до семи, до наступления темноты, шимпанзе строит себе гнездо и укладывается в нем на ночлег. Такое «плацкартное» место для спанья устраивается каждый раз новое. Изготовление его несложно: на вершине дерева, обычно на высоте 10, иногда 30 метров, со всех сторон подгибаются сучья, а сверху набрасываются еще сорванные ветки и листья — и постель готова. В противоположность гориллам шимпанзе никогда не пачкают своих гнезд испражнениями. Во время своих блужданий по лесу они стараются пристроиться по своим делам на каком-нибудь упавшем стволе. Приходилось наблюдать, что после этого они подтираются листьями.
Через несколько дней мы покидаем Рубондо, оставив там одного Синклера Данетта, которому поручено приглядывать за обезьянами и инструктировать местных африканских смотрителей парка. Мы оставляем им купленную у одного африканского рыбака большую деревянную лодку с подвесным мотором, в которой свободно умещается 20 человек. Имея такую лодку, им будет легче охранять Рубондо от рыбаков соседних островов, которые повадились воровать бананы со здешних заброшенных плантаций. Через несколько месяцев Синклера сменит молодой немецкий лесничий Ульрих Каде, который здесь, на Рубондо, будет проходить практику.
Интересно, как поведут себя наши обезьяны на воле? Будем надеяться, что все будет хорошо. Наш эксперимент подходит к концу.
Со вздохом облегчения я сажусь в большую моторную лодку, и мы направляемся в Мванзу. Мотор безостановочно стучит в течение трех часов, потом внезапно замолкает. Капитан и его помощник с громким званием «инженер» вместе копаются в машине и снова приводят ее в движение. Но на этот раз она работает 55 минут, а затем снова останавливается.
— В чем дело? — нервничаем мы.
Повторная починка длится несколько дольше первой, но вот уже снова за кормой повалил черный дым, и мы плывем. Мимо проплывают различные острова. На голых сучьях стоящих в воде деревьев сидят бакланы. По берегам там и здесь виднеются малюсенькие, крытые камышом хижины, такие незатейливые и примитивные, какие теперь редко встретишь в Африке.
После каждой очередной починки мотор работает сперва двадцать минут, затем десять, а под конец — всего пять. Я с беспокойством слежу за ним по своим часам: может быть, он теперь вообще перестанет заводиться?
А волны тем временем становятся все выше. У них появляются пенистые гривы. К счастью, сейчас сухой сезон, так что непогоды не предвидится. Предположить, что такая крепко сколоченная посудина потонет, тоже трудно. Но если мотор окончательно заглохнет, ветер может погнать нас далеко в открытое море. В лучшем случае нам пришлось бы там переночевать (это если нас вообще будут искать и найдут). При подобных обстоятельствах всегда начинаешь рисовать себе мрачные картины.
Вскоре волны начинают перехлестывать через край, и мы промокаем насквозь. Матросы взрезают старые мешки и привязывают их с наветренной стороны к подпоркам крыши. Но вода все равно хлещет через край. Тогда я достаю из своего саквояжа складной зонтик — предмет вечных насмешек моих спутников. Как ни странно, сейчас они не смеются над ним! Так мы в течение целых пяти часов и просидели втроем под этим зонтиком.
Итак, 19 ремонтов за один день! Это многовато. Спустя 14 часов, ночью, мы наконец причаливаем к Мванзе. Наутро я усаживаю старшего служителя нашего зоопарка По-дольчака в свой «фольксваген» и везу его в национальный парк Серенгети, который уже давно обещал ему показать.
Три часа подряд мы едем мимо стад из десятков и сотен тысяч гну, мимо полосатых зебр и газелей Томсона. Вечером, до захода солнца, я еще успеваю показать ему Серонере, где расположено управление национального парка, полдюжины львов и одного леопарда, забравшегося на дерево и поглядывающего оттуда на нас.
На другое утро мы поднимаемся в горы и оттуда едем вниз, к Аруше. Потом — в самолет. Еще одна ночь — и мы во Франкфурге-на-Майне. Итак, дело сделано. Человекообразные обезьяны впервые за всю историю своего существования совершили своеобразное путешествие — не из Африки в Европу, а, наоборот, из Европы к себе на родину. Счастливой вам новой жизни, обитатели острова Рубондо!
Помимо шимпанзе на Рубондо с июля по ноябрь 1965 года были перевезены 12 жирафов. В 1967 году там можно было увидеть группу жирафов с двумя детенышами, а в 1968 и 1969 годах — уже несколько таких групп. За 1964–1965 годы туда же было высажено 16 взрослых носорогов, за которыми велись наблюдения. В 1966 году у них уже появился первый детеныш, а в 1967 году — второй. Лесничий национального парка Серенгети Майлс Тернер, пролетая в сентябре 1966 года над островом Рубондо, заметил четырех буйволов, похожих на одичавший домашний рогатый скот жителей острова. Спустя год были замечены и три дикие козы явно того же происхождения.
В октябре 1967 года на остров выпустили четырех лошадиных антилоп — двух самцов и двух самок. Одну из этих пар наблюдали в феврале следующего, 1968 года уже далеко от места выпуска. Я сам встречал их следы в 1969 году. В течение июня — июля 1967 года мы перевезли на остров в общей сложности 20 обезьян. Некоторых из них я наблюдал с лодки в 1969 году сидящими на кронах прибрежных деревьев. В тот же день мне удалось с самолета заснять на кинопленку и прижившихся на острове жирафов.
Среди тех 11 шимпанзе (трех самцов и восьми самок), высадку которых на остров я описал в этой главе, был только один-единственный взрослый самец. Двое самцов-подростков, к сожалению, не присоединились к группе взрослых шимпанзе, а держались особняком и в течение первых месяцев радостно выбегали навстречу людям, как только лодка причаливала к берегу. Но уже спустя шесть месяцев они стали значительно осторожнее и бросались в бегство от незнакомой лодки. Окончательно же одичали они только спустя год. Нас очень тревожило, что в группе наших переселенцев только один полноценный, способный к размножению самец; это могло замедлить темпы роста стада. Поэтому в 1966 году мы решили перевезти на остров еще двух взрослых производителей. Это были тоже зоопарковые обезьяны, на этот раз доставленные из Европы на самолете. Одним из новичков был одноглазый Джимми, доставивший нам немало хлопот во время своего пребывания во Франкфуртском зоопарке и даже покусавший служителя Клозе.