Шрифт:
Глава 1.Князья и книжники.Первое зло
Жизнь человека XII века в Галицко-Волынской летописи описана так: «Начнем же сказати бесчисленные рати, и великие труды, и частые войны, и многие крамолы и частые востания, и многия мятежи, измладабо не бы има покоя».
Самое важное, что прежде всего волновало книжника – это убийства.
«Повести о княжеских преступлениях», криминальные сюжеты XII века представляют собой кровавую цепь злодеяний и страстные попытки найти выход к правде, любви, добру (словам, часто возникающие в прямой речи летописей).
С этой важнейшей для XII века темой связано и «Слово о полку Игореве», главный герой которого Игорь Святославович в Ипатьевской летописи произносит покаянный монолог
Полоцкого соединено с жизнью конца XI века, автор связывает различные времена «свивая славы оба полы сего времени», также как и сказании о Рогнеде в Лаврентьевской летописи под 1128 г. (где написано «И оттоле меч взимають Роговоложи внуци против Ярославива внуков».)
Те же явления мы встречаем и в других памятниках.
Почти по всех повествованиях о преступлениях и убийствах, начиная с XI до XII в., от повести к повести передается стремление найти первопричины кровавой распри, меру нравственно оценки и суда над преступлением и его последствиями. (Это отличает их, например, он нейтрального отношения к цепи убийств в исландских сагах). В повестях о княжеских преступлениях повторяются и некоторые мотивы, которые слегка варьируясь, как бы подхватывают друг друга, становятся звеньями одной цепи. И по общей нравственной проблематике, и по стилистическому оформлению произведения об убийствах в памятниках XI-XII вв. выстраиваются в единую сагу о преступлениях и наказаниях в древней Руси. Право на убийство и право на месть, отношение к преступлениям и, в конечном счете, к ценности человеческой жизни – эти проблемы в древнерусской литературе XII в. решались сложнее и неоднозначнее, чем, например, в «Русской правде» или в исландских сагах. Если в ранних сюжетах, посвященных этой теме, убийство – норма (например, Олег, убивающий Аскольда и Дира), то начиная с убийства Ярополком Олега – оно осознается как трагическое событие, развязывающее цепь преступлений, которую надо прервать. Среди этой общей линии выделяются периоды обостренного нравственного поиска – конец XI – начало XII вв. («Повесть об ослеплении Василька Теребовльского», «Поучение Владимира Мономаха», «Сказание о Борисе и Глебе», сюжет о Рогнеде под 1128 г.), 80-е годы XII века («Слово о полку Игореве», «Повесть о походе Игоря Святославича» в Ипатьевской летописи) и противопоставленные им 40-е годы («Повесть о убиении Игоря Ольговича», где нравственная мотивировка, острот осуждения убийства ослаблены).
Во всех повестях о княжеских преступлениях можно выделить постоянные значимые мотивы: мотив предостережении-предупреждения («не ходи, княже, хотят тя яти»), мотив самооправдания («не яз бо начал братию бити, но он») и нравственной оценки («да аще сего не правим (зла), то большее зло встанет в нас»).
Они возникают в прямой речи, и это не случайно. Прямая речь древнерусских летописей явление особое. Обилие диалогов отличает летописи, например, от византийских хроник. Д.С. Лихачев считал, что письменная прямая речь непосредственно отражала устную речь, Это подтверждается и сравнением летописей с берестяными грамотами. То есть в прямой речи мы можем услышать реальные голоса людей XII века, Однако ситуации, в которые эти люди попадали, были горькими, а подчас и страшными.
Прямая речь в летописи появляется всегда в наиболее драматические, эмоционально чрезвычайно напряженные моменты человеческой жизни.
Таково большинство диалогов, восходящих к фольклору, например, Ольги и древлян, Яна Вышатича и волхвов. Во всех случаях – это прямая речь между убийцей и его будущей жертвой, это предсмертная речь.
Сохранились и остатки похоронных плачей. С трагическими ситуациями связаны также речи перед битвой, когда воинам – уже «некуда деться», «здесь и умереть». И, наконец, почти все посольские речи связаны с постоянными драматическими событиями XII в. – братоубийственными крамолами, разорениями и т.п. Безусловно, трагичны и крестоцеловальные речи, связанные с нарушением клятв, клятвопреступлениями. Таким образом, широкое использование прямой речи объясняется и драматизмом жизни человека периода феодальной раздробленности, междоусобий, войн.
Поэтому в прямой речи летописей XII в., кроме ее информативной, деловой части, описывающей военную, генеалогическую (кто кого старше) или иную ситуацию, рекомендующей, как и что надо конкретно делать, есть часто элемент и эмоционального отношения к происходящему, и нравственной оценки его, Это и понятно. Ведь основная цель посольских речей, крестоцеловальных, а также диалогов – выяснение человеческих взаимоотношений, выражение эмоционального отношения друг к другу, споры, попытки самооправдания и нравственной оценки случившегося.
Самим книжником ситуация произнесения речи описывается обычно как «пря велика, злоба» или «распря многи и речи великие». Речи также часто называются «буями», «тяжкими», «крепкими».
Какой характер могли иметь в реальности или в быту эти речи, дает представление бытовая переписка, найденная в новгородских берестяных грамотах и статьи устава Ярослава о штрафе за оскорбление словом (за оскорбление боярской жены – 5 гривен злата, т.е, столько же, сколько за раба и т.д.).
Берестяная грамота XII в. (№ 531) показывает реальную ситуацию произнесения «буих» слов и ее трагические последствия: «Како еси возложило поруку на мою сестру и на доперь ей, назовало еси сътру мою коровою и доцере блядею. А нынеца Федо прьехаво услышаво то слово и выгонало сетру мою и хотело потяти». Т.е. слова бывали и такие, за которые могли убить.
Очень интересно наблюдать как эта «пря велика злоба», многие распри, буии речи реальной жизни выливаются в афористически лаконичные формулы прямой речи летописи. Например, посмотрим, какие слова Олеговичей приводит летописец после упоминавшегося уже выражения: «..и бысть в том межи има пря велика злоба, идяху, слово рекуче, Ольговичи: «яко вы начали есте перво нас губити» (И. 213).
Можно заметить, как во время междоусобных войн, переговоров преступлений в своих речах люди либо занимаются самооправданием, либо наоборот, осуждают кого-то, предостерегают, апеллируют к важным нравственным ценностям.
Интересно посмотреть, как они это делают в самые драматичные моменты жизни, когда речь идет о преступлениях. Мы уже упоминали о трех постоянных мотивах в описании убийств в ХII в.
Предостережение-предупреждение.
Например: «Не ходи, княже, хотять тя яти» (Повесть об ослеплении Василька Теребовльского») (Л. 249).
Мотивировка убийцей совершенного преступления и попытка самооправдания.
Например: Владимир говорит Блуду, воеводе Ярополка: «не яз бо почал братью бити, но он, аз же того убояться придох на нъ…» . Ольговичи: «яко вы начали есте дерво нас губити».
Иногда появляется стремление найти первоистоки, первооснову зла и его последствий, дать нравственную оценку происходящему. Этот важный, мотив выражается и косвенной, и примой речью: о Ярополке и Олеге говорится под 975 годом: «И о том бысть межи ими ненависть» (Л.73).
В «Повести об ослеплении Василька Теребовольского» Владимир Мономах: «сего не бывало есть в Русьскеи земли ни при дедех наших, ни при оцих наших, сякого зла» (Л. 242); «… да поправим сего зла, в братье, оже ввержен в ны ножь, да аще сего не правим, то большее зло встанеть в нас, и начнеть брат брата закалати, и погыбнеть земля Руская» (Л. 253). Слова князя Андрея под 1140 г.: «..обаче не дивно нашему роду, такоже и преже было: Святополк про волость не уби Бориса и Глеба? а сам чи долго поживе?» (И.219). В повествовании о Рогнеде: «И оттоле меч взимають Роговоложи внуци противу Ярославлим внуком» (Л. 285).