Средневековый варвар
Шрифт:
Она скинула сапоги с таким счастливым видом, что у него защемило сердце.
— Сядь рядом, — предложил он. — Лерой подвинется.
Поросенок, старый друг, взглянув на хозяина, хрюкнул, выражая согласие, и освободил место.
Фоллен устроилась на одеяле, вытянув ноги.
— День-то какой хороший, — сказала она, глядя на пробивающиеся сквозь сосны солнечные лучи. Затем повернулась к Уайету, и тот, глядя на ее тронутое загаром лицо, вспомнил затравленное выражение в глазах, болезненно-бледную кожу дочери,
Знаешь, что я скажу? Вы с Таллулой созданы друг для друга.
— Наши отношения с Таллулой идут не по легкому пути, но по дороге мы избавляемся от всяческого хлама. Однако я хочу поговорить о нас с тобой…
Лицо Фоллен застыло, став маской.
— Что?
— Раз ты считаешь моих сестер своими тетками, значит, ко мне ты можешь относиться как к отцу. Так ведь?
Девушка просияла.
— Ты шутишь! Правда? Уайет, ты такой замечательный человек! Я никогда никого не называла папой. Нет, это правда?
— Я буду очень рад этому, Фоллен, — тихо произнес он, затем, набрав побольше воздуха, продолжал:
— Потому что, видишь ли, я на самом деле твой отец и дед Миракл. Ты — Фоллен-Луиза Ремингтон, родившаяся в больнице города Литл-Свит в 3.31 утра. На правой ягодице у тебя есть родинка.
— Этого не может быть, — безжизненным голосом откликнулась Фоллен, тревожно глядя на него. — Не может быть, — повторила она, забирая у него уснувшую Миракл.
Это ее движение, проникнутое желанием защитить дочь, болью отозвалось в сердце Уайета.
Он невольно зажмурился.
— Я и пальцем не тронул твою мать, Фоллен, . В то время я очень любил ее.
Фоллен крепко прижала к груди Миракл, и спящая девочка протестующе пискнула.
— Мама говорила, ты бил ее. Она боялась, что ты разыщешь нас и…
Уайет печально вздохнул, моля Бога, чтобы дочь поверила ему. Прозрела, взглянув на него, и положилась бы на все растущую взаимную привязанность.
— Наши чувства друг к другу изменились. И твоя мать боялась, что мои родственники отнимут тебя у нее. Она поклялась, что ты никогда не увидишь меня, не захочешь увидеть. Она сменила вашу фамилию на Смит, а гоняться за Смитами по Соединенным Штатам — это все равно что искать иголку в стоге сена.
— Но ты нашел нас.
— Это было непросто. — Уайет дотронулся до ее ноги. — Ну так что ты скажешь, Фоллен?
Дочь отвернулась, глядя на кружащийся в стремнине золотой лист, затем отдернула ногу.
— Думаю, что все это ты подстроил — нашел нас с Миракл и сделал так, чтобы мы поселились в Элегансе.
— Где вы могли быть в безопасности, — мягко добавил Уайет, изнывая от желания прижать дочь к груди.
— В безопасности, — безучастно повторила та, провожая взглядом уплывающий лист.
Уайет, достав из бумажника какой-то документ, осторожно развернул его.
— Вот копия твоего свидетельства о рождении, Фоллен. Я искал тебя в Европе, в Канаде, в Соединенных Штатах, — пожалуй, я побывал везде. И всюду отставал на один шаг. Однажды…
Он опустил тот случай, когда Мишель натравила на него громил. Три месяца, проведенные Уайетом в больнице, позволили ей на какое-то время очень хорошо замести за собой следы. Потом он отбывал срок в тюрьме за назойливое преследование, а его бывшая жена тем временем скрылась…
Взяв бумагу, девушка быстро пробежала по ней взглядом.
— И что?
— Подумай над этим, — сказал Уайет, чувствуя, как тяжело бухает у него в груди сердце.
Фоллен поднялась и, взяв Миракл, направилась к машине.
Когда они подъехали к небольшому дому, который Уайет купил для своей дочери, Фол-лен натянуто сказала:
— Спасибо за прогулку.
Спасибо… но за потерянные годы благодарности не будет.
Усилием воли Уайет заставил себя включить передачу и отъехать от дома.
Всю жизнь ей приходилось бежать… Станет ли она спасаться бегством сейчас? Поверит ли ему?
Нельзя забывать и о Таллуле, которая, скорее всего, вынашивает его ребенка. Хочет ли она его? Желает ли изменить свой образ жизни? Неужели ему суждено потерять и второго своего ребенка?
Но еще страшнее потерять Таллулу. Уайет стиснул руль, затем отпустил его. Вслушиваясь в биение своего сердца, он понял, что без Таллулы жить не сможет…
Во рту стояла горечь. Напрасно он так поторопился с предложением пожениться, да и сделано это было как-то небрежно, мимоходом.
Уайет не отрывал невидящего взгляда от залитой светом фар мостовой. Перед его глазами стояло бледное лицо Таллулы, спрашивающей насчет ребенка…
«Я тебя люблю. Я хочу, чтобы у нас с тобой…»
Он мог бы рассказать Таллуле о своей любви, но не сделал этого.
Съехав на обочину, Уайет смахнул со щеки скупые слезы.
Таллула смотрела на широкую спину Уайета, усевшегося в углу. Она схватила заказ Сэма Пейтона — жареную форель с лимоном. Уайет, с выражением бездомного щенка, был почти неотразим… Почти.
Таллула изнывала от желания прижаться к его груди. Положить голову ему на плечо и услышать, как он протяжным говором заверяет ее, что все будет хорошо.
«Я тебя хочу. Я тебя люблю».
Таллула испуганно вздрогнула, поймав себя на желании разложить Уайета прямо здесь, на стойке, и вдоволь насладиться им.
Тридцать восемь лет — самый подходящий возраст, чтобы узнать, что она чрезвычайно сексуально возбудима. При этом влюблена в мужчину, который боится сдать на анализ своих головастиков…