Срочно, секретно...
Шрифт:
— Перебегать всем! Считай до пяти и ложись! Марш!
Большинству удалось. Стрелок с досады всадил очередь по дорогим квартирам третьего этажа...
Долго еще толпа студентов носилась под пулеметным огнем между королевским дворцом, национальным музеем, театральным колледжем и Таммасатским университетом. Палавека перекатывало из одного края людского моря на другой, и попытки вырваться оставались безуспешными. Обессиленный, обозленный, отчаявшийся, он прикидывал выход для себя и не находил. Когда началось побоище, Тунг исчез...
В конце Рачждамнен-роуд, пустив из выхлопной трубы черный клуб, появился
— Кто хочет остаться в живых, оставаться на своих местах! — крикнул Палавек в мегафон. Он-то себя слышал. Как другие...
Крикнул снова, напрягая связки:
— Ради Будды и ваших родителей, кто-нибудь проберитесь в кабину грузовика возле аптеки. Крутите руль. Остальным толкать машину и перегородить улицу. Вперед!
В общем-то надежды не оставалось. С методичностью, предусмотренной незыблемостью устава, двух девушек в студенческих блузках, вышедших навстречу танку, в котором, возможно, сидели курсанты — милые, веселые ребята, знакомые по вечеринкам, — растерли гусеницами. Цвет шейных платков пехотинцев, спрыгнувших с бронетранспортеров, обозначал однополчан. «Желтых тигров» бросили в поддержку столичной дивизии, или, как ее называли в армии, «дивизии переворотов». «Тиграм» с первых дней службы вбивали в голову, что пока они стоят на страже отчизны, за их спиной зреет заговор, измена. Теперь-то они дорвутся до изменников, искоренят их, сорвут самые отвратительные происки, которые замыслили «красные».
Грузовик, две «тойоты» и кремовый «форд» все-таки удалось поставить поперек улицы и поджечь. Чадило дизельное топливо. Из опасения, что огонь может перекинуться на танк, водитель притормозил. И в это время над зданием полицейского управления в восточной стороне занялось черно-багровое пламя. Танк и бронетранспортеры задним ходом, круша столбы, тумбы и киоски, поспешили в ту сторону.
Бензобак грузовика наконец разнесло, и вокруг распухала дымовая завеса. Палавек швырнул в какое-то окно мегафон. Нырнул в дым и в то время, когда все побежали к реке, перебежками ринулся в другую сторону, к железной дороге, потом по рельсам вышел к Петбури-роуд.
— Таиландцы! — донеслось из громкоговорителя полицейской машины, проезжавшей по переулку. — Таном Киттикачон, бывший премьер-министр, и его заместитель Прапат Чарасутьен отстранены королем. Порядок временно будет обеспечиваться Национальным студенческим комитетом. Формируется новое гражданское правительство во главе с ректором Таммасатского университета...
В машине битком сидели штатские, только водитель был в салатовой форме полиции.
Брат лежал на раскладушке в своем закутке с перевязанными грязными бинтами руками.
— Ну вот, — сказал Палавек, — твоя революция победила. Посмотрим, что от нее получишь...
Спустя неделю Палавек получил место коридорного на побегушках, освободившееся после ухода Тунга. У брата началось заражение крови. Из больницы самого грязного квартала Клонг-Той приходили записки с просьбой зайти в студенческий комитет за вспомоществованием.
Палавек вскоре отправился в университет, где уже возобновились занятия. В перерывах между лекциями он ходил от одного деятеля комитета к другому. Тунга либо не знали, либо не хотели вспоминать. У туалета третьего этажа Палавека дернули за рукав майки.
— Слушай-ка, так это ты отобрал у меня мегафон на Рачждамнен-роуд? — Вместо клетчатой тенниски — клубный блайзер, под которым алел французский галстук. Оттопыренные мясистые уши, короткая, под «джи-ай» стрижка, жирно сморщенный лоб. Противосолнечных очков уже не было. — Ты молодец. Ловкий. Какой факультет?
— Никакой. Хлопочу за брата, Тунга. Он заочник. Сейчас госпитализирован и надеется на помощь студенческого комитета.
— Э, комитет... Он не всесилен. Меня избрали вице-президентом этого скопища говорунов. Импотенты. Да и вообще... Здоровые силы, а именно здоровая молодежь, обязаны осаживать не в меру разошедшихся, остудить страсти. У нового правительства достаточно забот с забастовками. Полезли к власти рабочие представители... В какой больнице брат?
— В Клонг-Той.
— Клонг-Той? Хо-хо-хо...
Закурил, не предлагая Палавеку. Одновременно надкусил шоколадную жвачку. Палавек двинулся к выходу.
— Эй, послушай! — крикнул ему в спину вице-президент. — Ты можешь сказать брату, что участникам выступления дарована амнистия... Тебе тоже!
В отделении Тайского военного банка Палавек предъявил заветный чек. Уколы и переливания в больнице, даже заштатной в трущобах Клонг-Той, обходились недешево.
Веселье в городе, получившем «долгожданное демократическое правительство», набирало силу. Как бывшего «желтого тигра», знавшего английский, Палавека переманили вышибалой в бар «Сверхзвезды» в квартале Патпонг, «самом брызжущем весельем, очарованием и гостеприимством квартале Бангкока», как писала в бульварном издании «Куда пойти?» журналистка, ставшая его подружкой. Вскоре она перетащила Палавека на должность швейцара в «Королеву Миссисипи». А потом, вложив кое-что в бизнес с запрещенным собачьим мясом, за которым гонялись эмигранты из Вьетнама, он и сам купил место официанта в «Розовой пантере».
— Есть люди, которые выпустят горожанам их вонючие кишки. Если не у нас, так поблизости, — злословил швейцар из бара «Сахарная хибарка».
Они вместе иной раз тащились с работы на рассвете, серые и потускневшие, как улицы в этот промежуток между мраком и днем. Сестра швейцара работала в массажной «Ля шери», зарабатывала прилично и называла брата «красным». Планировала, поднакопив, податься на юго-восток, где бы никто не знал ее прошлого, выйти замуж и прикупить земли. Швейцар тоже хотел бы, но едва сводил концы с концами. Поэтому и ненавидел город, что лишился земли.
Палавек ненавидел Бангкок иначе. Провожая клиентов с фонариком через затемненный зал к столику, ловил себя на мысли, что, если кого и считать «красным», так уж скорее его...
3
Теперь на сампане «Морской цыган» он возвращался в Бангкок.
Солнце тронуло море. Световая дорожка, по которой уходил от заката «Морской цыган», сужалась на глазах. А когда фиолетовые облака упрятали светило, она расплылась золотистым эллипсом.