Сталин и Каганович. Переписка. 1931 -1936 гг.
Шрифт:
Важно отметить, что представления Сталина о проблемах военной экономики были, несомненно, шире, чем представления современных сторонников теории «превентивной войны», сосредоточенных исключительно на результатах военного производства. Сталин понимал, что армия и военная промышленность – это часть огромной социально-экономической машины, в которой взаимосвязаны и взаимозависимы многие звенья и механизмы. Для наращивания военных расходов в этой системе существовали свои пределы. В предвоенные годы советская экономика вступила в очередной кризис, связанный с избытком инвестиций. Темпы роста индустрии снизились. Промышленность столкнулась с нехваткой ресурсов, в том числе важнейших – металла и электроэнергии. Безостановочное вливание средств в военную индустрию ослабило и без того полуживую социальную сферу. Росли налоги и цены. Страну накрыла очередная волна кризиса снабжения. Большинство населения существовало на полуголодном пайке. В ряде сельских районов начался голод. В конце 1939 г. был введен запрет на продажу муки и печеного хлеба в деревне. Массы голодных крестьян устремились в городские магазины, которые не могли обеспечить и самих горожан. В Москву неслись многочисленные жалобы и отчаянные мольбы о помощи:
«Иосиф Виссарионович, что-то прямо страшное началось […] Я настолько уже истощала, что не знаю, что будет со мной дальше» (письмо Сталину с Урала, февраль 1940 г.); «У нас теперь некогда спать. Люди в 2 часа ночи занимают очередь за хлебом, в 5–6 часов утра в очереди у магазинов – 600–700–1000 человек […] Вы поинтересуйтесь, чем кормят рабочих в столовых. То, что раньше давали свиньям, дают нам» (письмо в ЦК ВКП(б) из Сталинграда) [479] .
Высшее руководство страны было вполне осведомлено о том, что происходит. Политбюро неоднократно рассматривало вопросы снабжения населения. Из-за продовольственного кризиса обострились традиционные для советской экономики проблемы – высокая текучесть рабочей силы и массовые нарушения трудовой дисциплины. 26 июня 1940 г., в период падения Франции, в СССР был принят указ об удлинении рабочего дня и рабочей недели, а также о введении уголовных наказаний за опоздания и самовольный уход с предприятий. Советские крестьяне с начала 1930-х годов не имели свободы передвижения. Теперь ее лишились рабочие и служащие. До начала войны, т. е. всего за год, по закону от 26 июня были осуждены более 3 млн человек [480] . Из них 480 тыс. попали в тюрьму на срок до 4 месяцев [481] . Остальные направлялись на принудительные работы без лишения свободы на срок до 6 месяцев. Часто такие осужденные оставались на своих рабочих местах. Однако в пользу государства из их скудных заработков вычиталась значительная часть денег. Чрезвычайные законы и заметное падение уровня жизни ухудшали социальную обстановку. Это должно было усилить опасения Сталина по поводу «пятой колонны». Как уже говорилось, в предвоенные годы «чистки» обрушились в основном на вновь присоединенные к СССР западные территории. Однако у Сталина были основания опасаться нелояльности в случае войны более широких слоев населения.
479
Осокина Е. А. За фасадом «сталинского изобилия». М., 2008. С. 272–277.
480
Военно-исторический журнал. 1991. № 1. С. 17.
481
В сентябре 1940 г. в нарушение закона правительство разрешило направлять таких осужденных к тюремному заключению также в лагеря ГУЛАГа на правах заключенных (ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 57. Д. 79. Л. 31). Судьба таких заключенных была ужасной, а их перспективы выйти на свободу после отбытия короткого срока заключения, присужденного судом, становились проблематичными.
Плотью от плоти и кровью от крови советского народа в советской пропаганде называли Красную армию. И это верно: в ней выпукло, в концентрированном виде проявлялись основные черты сталинской системы. С января 1939 по июнь 1941 г. советские вооруженные силы выросли более чем в два раза. И в этом стремительном рывке были заложены многочисленные противоречия, присущие сталинским скачкам в целом. В значительной мере в предвоенной армии проявилась фундаментальная проблема, с которой Сталин уже сталкивался в период индустриализации в начале 1930-х годов. Расчет на массовые закупки оборудования (вплоть до целых заводов) на Западе оказался ошибочным. Молодые, необученные советские рабочие портили станки и производили на них брак. Надо сказать, что в этой области власть осознала всю сложность взаимосвязи технического и социального прогресса: лозунг «техника решает все!» сменился на «кадры решают все!». Однако и быстро растущую Красную армию предстояло не только вооружить, но и обучить. И неизвестно, какая из задач была труднее.
С 1937 по 1940 г. советский офицерский корпус увеличился более чем в 2,5 раза. Понятно, что подготовка новых кадров велась в страшной спешке. У значительной части командиров не было необходимых знаний и опыта. Уже во время войны Сталин бросил одному из своих генералов упрек: «Вы, военные, в свое время загубили армию тем, что посылали в училища и управления разный хлам» [482] . Как обычно, Сталин обвинял других в том, в чем в первую очередь был виновен сам. Именно по его инициативе в 1930-е годы по политическим мотивам были уволены, отправлены в лагеря или расстреляны несколько десятков тысяч командиров. Многие из них могли бы достойно служить родине. Но дело заключалось не просто в потере квалифицированных военных кадров. Продолжавшиеся до самой войны репрессии оказывали разрушительное моральное воздействие на армию. Они уничтожали самое важное качество командира – инициативу и поощряли перестраховщиков; подрывали авторитет руководителей и вели к падению дисциплины. Руководство СССР периодически получало ясные сигналы о том, что в армии не все благополучно. Один из самых известных примеров – советско-финская война конца 1939 – начала 1940 гг. Неудачи Красной армии в битве с неизмеримо более слабым противником нанесло огромный урон военной репутации Советского Союза в самый неподходящий момент. После заключения мира Сталин устроил «разбор полетов». Были вскрыты многочисленные недочеты в вооружении и подготовке армии, в системе военного руководства. Сталин убрал с поста наркома обороны СССР своего давнишнего приятеля К. Е. Ворошилова. К руководству армией были привлечены новые люди. Однако все это лишь отчасти могло изменить ситуацию. Примерно через год после кадровой перетряски в военном ведомстве, в апреле 1941 г., Политбюро под руководством Сталина рассматривало вопрос об авариях в военной авиации. Выяснилось, что в мирное время ежедневно в авариях гибло в среднем 2–3 самолета. Разгневанный Сталин обвинил во всем руководство военно-воздушных сил [483] .
482
Бирюков Н. Танки – фронту. Записки советского генерала. Смоленск, 2005. С. 143–144. Разговор Сталина с генералом Н. И. Бирюковым, одним из руководителей Главного автобронетанкового управления, 15 апреля 1942 г.
483
1941 год. Кн. 2. С. 54–56.
Сосредоточившись на своей армии, Сталин не выпускал из вида армию противника. Военные успехи вермахта, его напор и безжалостность вызывали более чем беспокойство. Тревожными были сообщения советских военно-технических делегаций, выезжавших на германские военные предприятия в рамках сотрудничества между СССР и Германией. Они не могли скрыть своего восхищения, когда писали об огромных успехах германского военпрома. Словно оправдывая поговорку «у страха глаза велики», советская разведка, военные и хозяйственные руководители даже преувеличивали силу противника. Новый нарком авиационной промышленности А. И. Шахурин в 1940 г. сообщил Сталину, что мощности германской авиапромышленности вдвое превосходят советские. Доклады разведки Сталину существенно завышали как потенциал промышленности Германии, так и численность ее вооруженных сил [484] . В результате противник казался еще более могущественным, чем был на самом деле.
484
Мельтюхов М. Упущенный шанс Сталина. С. 246; Мухин М. Ю. Авиапромышленность СССР в 1921–1941 годах. М., 2006. С. 154–155, 291–299.
Сталинские тревоги и поводы для неуверенности были многочисленны. У Сталина имелись все основания опасаться войны с Германией. Он стремился, по мнению многих исследователей, оттянуть начало войны, дождаться более благоприятного поворота событий на международной арене и за это время укрепить собственные силы.
Устремления и надежды политиков редко бывают совсем беспочвенными. У Сталина, несомненно, были определенные основания надеяться на то, что начало войны удастся отодвинуть. Главный расчет, судя по всему, делался на то, что Гитлер не осмелится ввязаться в войну на два фронта, т. е. вступить в войну с СССР, оставив в тылу Великобританию и ее все более активного союзника США. Это было вполне логично, и так думал не только Сталин. В полной мере осознавая эту логичность, ее эксплуатировал Гитлер. Нацистский вождь сделал ставку на эффект внезапности и решился на рискованную войну на двух фронтах во многом потому, что противнику такая война должна была представляться невозможной. Сталин во многом оказался жертвой веры в стратегическую логику, в наличие у Гитлера инстинктов самосохранения.
Разные побочные факторы укрепляли эту веру Сталина. Быстро росло советско-германское экономическое сотрудничество. Благодаря советскому экспорту Германия удовлетворяла потребности в сырье. Через территорию СССР транспортировались товары, закупленные Германией в третьих странах. Война ставила под удар эти важные для Германии экономические связи. Разведданные, поступавшие на стол Сталина, были противоречивы. Руководители разведки боялись проявлять самостоятельность и так или иначе подыгрывали настроениям вождя. И это далеко не исключительный случай в мировой истории [485] .
485
Американский разведчик Д. Мерфи, который внимательно исследовал все доступные донесения советской разведки накануне войны, достаточно высоко оценивает ее достижения, однако отмечает стремление руководства советской разведки приспособиться к предубеждениям Сталина. В связи с этим Мерфи проводит исторические параллели: нежелание консервативных правительств Великобритании в 1930-е годы адекватно оценивать нацистскую угрозу; отвлечение сил американской разведки на поиски оружия массового уничтожения в Ираке, что не позволило своевременно оценить угрозу нападения террористов на цели внутри США (Murphy D. E. What Stalin Knew. The Enigma of Barbarossa. New Haven, London, 2005. P. XVIII–XIX; русское издание: Мерфи Д. Э. Что знал Сталин. Загадка плана «Барбаросса». М., 2009).
К началу войны Сталин добился того, к чему стремился, – никто, кроме него, не имел права голоса и мнения. Все ждали, что скажет вождь, надеялись, что он знает правильное решение задачи. Однако Сталин не знал.
Пациент номер один
Утро 2 марта 1953 г.
Ближняя дача
Вызов врачей
Сталин лежал на диване без медицинской помощи. Охваченные страхом и, возможно, неприязнью соратники подошли к делу формально. Удостоверившись, что Сталин спит, они проигнорировали рассказы охраны о приступе. Да был ли приступ? Охранники – не медики, мало ли что могли придумать. Не забудем, что в последний период своей жизни Сталин объявил «врагами» собственных врачей. Кто рискнул бы без исключительно веских оснований посылать к Сталину доктора, возможного убийцу в сталинском понимании? Элементарный вызов скорой медицинской помощи превращался в сложную многоходовую политическую задачу.
Остаток ночи с 1 на 2 марта прошел в тревоге. Сталинские охранники, скорее всего, опасались, что в случае смерти Сталина их могут обвинить в бездействии. Они вновь позвонили наверх, докладывая, что с хозяином все-таки неладно. Повторный вызов возымел действие. «Четверка» решилась отправить на дачу врачей. Однако для подстраховки и круговой поруки к Сталину собрали также некоторых других членов бюро Президиума ЦК [486] . Теперь ответственность за вызов медицинских светил стала коллективной. В случае выздоровления Сталина его гнев должен был пасть на всех, а это уже не так страшно. Утром 2 марта врачи прибыли к постели вождя.
486
Вопросы истории. 1991. № 2–3. С. 91. Воспоминания Н. С. Хрущева.
Подробное описание действий врачей оставил в своих воспоминаниях известный советский кардиолог А. Л. Мясников, вызванный к умирающему Сталину вместе с другими медицинскими авторитетами. «Диагноз нам представлялся, слава богу, ясным: кровоизлияние в левом полушарии мозга на почве гипертонии и атеросклероза», – писал Мясников [487] . Врачи обильно вводили различные стимулирующие препараты, но без всяких надежд предотвратить скорый летальный исход. С медицинской точки зрения в смерти Сталина для специалистов не было ничего неожиданного. Вскрытие подтвердило первоначальный диагноз. Оно выявило большой очаг кровоизлияния в мозгу и сильные повреждения артерий головного мозга атеросклерозом [488] . Накануне смерти Сталин был старым больным человеком, немного недотянувшим до своего 75-летия.
487
Мясников А. Л. Я лечил Сталина. С. 294–295.
488
Там же. С. 302.