Сталинградцы(Рассказы жителей о героической обороне)

Шмерлинг Владимир Григорьевич

Горевал я по убитым товарищам, ведь вместе начинали мы завод строить. На моих глазах Сашу Пуговицына, соратника моего, убило. Не всегда удавалось тогда друга похоронить. Знаем мы только, что легли они все вот здесь, у Мечетки.

Пришлось мне раз на завод поехать. Нужно было танк отремонтировать. Мы хоть своим ходом дошли, а другие подбитые танки с передовой на буксире вели. Поставили мы танк на конвейер, и сразу же обступили нас сборщики, слесаря, электрики; быстро, на-глаз определяли, что нужно немедленно сделать.

Бортовые моего танка были пробиты. Переменили бортовые. Гусеницы новые

поставили. Всё пересмотрели, почистили. Заправили баки горючим. Как новенький танк стал. Пока на ремонте стояли, не отходил я от танка. А потом всё же решил посмотреть, что кругом делается. Прошёлся я по заводу. Немец бьёт по нему прямой наводкой. А завод работает, всюду порядок — охрана, часовые стоят. Рабочие станки на платформу тащат, погрузка идёт. По двору ходят рабочие и инженеры, повсюду копаются, что-то ищут. Это запасные части собирали, чтобы танки ремонтировать.

Вышел я на площадь. Куда пойти? Жена моя, Капитолина Николаевна, с детьми к тому времени уже эвакуировалась. А дом мой на Линейном посёлке — разбит был.

Постоял я на площади. Встретил товарища Костюченко — начальника нашей районной милиции — и подумал: «все пожилые люди опять молодыми стали». Ведь Костюченко еще в гражданскую войну служил в частях Будённого, а теперь стал командовать истребительным отрядом.

Поговорил я перед тем как в танк сесть с партийным секретарем нашего цеха товарищем Смирновым, попрощался со всеми, и снова зарядились у стадиона и в бой поехали.

Всё же подбили наш танк через несколько дней. Так и остался он на поле боя. Вылезли мы, как кавалеристы с коней, спешились и пошли драться вместе с бойцами народного ополчения. Лежишь в обороне, а вокруг тебя всё знакомые люди; вспоминаешь, когда кто на завод пришёл, кто чем отличился, у кого какая специальность, и думаешь: «а теперь у всех у нас специальность одна — солдатами стали, хотя и не по-военному одеты».

В ЦЕНТРЕ ГОРОДА

В блиндажах и подвалах

Т. С. Мурашкина

Я давно уже не ночевала дома. Все наши работники перешли на казарменное положение. Моя тринадцатилетняя дочь Надя оставалась в квартире одна. Когда немцы бомбили наш район, она или бежала в убежище или, обнимая собаку Индуса, становилась между окнами в простенок. Уезжать из города она долго не хотела, говорила: «Мама, я ведь тоже могу быть полезной, умею раны перевязывать».

Я и не знала, что моя дочь посещала кружок Красного Креста, чтобы оказаться полезной и необходимой во время войны. С трудом мне удалось уговорить ее уехать к знакомым за Волгу.

Недалеко от командного пункта нашего Дзержинского района на церковной колокольне был установлен пост ПВО. Отсюда открывался вид на весь район, в котором я работала председателем Совета трудящихся. Колокольня эта была очень ветхой. Во время бомбёжки

ее качало из стороны в сторону. Не раз немецкие лётчики пытались сбить нашу вышку. Кругом рвутся бомбы, звонишь бойцам наверх, спрашиваешь: «Ну, как?», а они отвечают только: «Качает».

Однажды, поднявшись на колокольню, я увидела, как горело здание облисполкома. Рядом со мной стояла заведующая РайОНО Мария Лисунова.

— Вот видишь, — говорила она, — горит дом, который ты сама строила.

Мы строили этот дом в 1929 году. Тогда я работала ещё шофёром, возила на строительство песок.

Начальником штаба МПВО в нашем районе был товарищ Пинчук — изумительно хладнокровный человек. В те дни я как бы пользовалась его хладнокровием. Я не знала, какое отдать приказание — ведь за несколько минут каких только ни поступало сообщений: то полный завал дома, столько то упало фугасок, столько то зажигалок; то надо отрыть заваленных людей в одном доме, то в другом. Я соглашалась со всеми приказаниями умелого и находчивого Пинчука и, глядя на него, училась держать себя так, чтобы не теряться в острые минуты, не ужасаться и не горевать, а вносить во всё ясность и помогать людям.

В здание исполкома райсовета на углу Невской и улицы Пархоменко попала авиабомба большого калибра. Здание было полностью разрушено. Кругом выгорели несколько кварталов. Мы перевели исполком в дом по Совнаркомовской улице, № 120, а рядом построили хорошую щель. Вскоре и это здание пострадало от бомбёжки. После этого мы на несколько дней переехали под дамбу, а потом решили, что наиболее безопасное место — это щель у разбитого дома на Совнаркомовской улице.

Во все эти дни работа исполкома райсовета не прекращалась ни на один час. Надо было устроить проезды на улицах, восстановить разрушенную водопроводную сеть, спасать раненых, убирать трупы, тушить пожары, расширять бомбоубежища, строить новые, охранять район от шпионов и диверсантов. Вместе с бойцами аварийно-восстановительной службы МПВО все трудящиеся района производили раскопку завалов, извлекали засыпанных людей.

Одна бомба разорвалась в здании тюрьмы. Заключённых в ней не было, но в нижнем этаже, под массивными сводами бывшей тюремной церкви, укрывалось, как в бомбоубежище, много людей.

Под осевшей стеной мы обнаружили девушку лет восемнадцати, Нину Петрунину. Она, должно быть, пыталась выползти из-под развалин, и её придавило. Обе ноги девушки были раздроблены выше колен. Никогда не забуду её красивого лица, вьющихся волос. Она смотрела с такой доверчивостью и надеждой на наших бойцов, а они не знали, как ей помочь. Полуразрушенная стена едва держалась. Казалось, достаточно подойти к ней, и она совсем обрушится.

Решено было во что бы то ни стало спасти эту девушку. Шесть дней продолжалась смертельно опасная работа. Бойцы осторожно выбивали из стены по одному кирпичику и одновременно ставили подпорки. Все эти дни девушка лежала, придавленная стеной. Возле неё непрерывно дежурили врачи, рядом сидела мать.

Девушка была в полном сознании. Ее кормили, давали ей наркоз, чтобы облегчить невыносимые страдания. Просыпаясь, она спрашивала:

— Ну, когда же меня вытащите?

Наконец, ее вытащили. Нина считала себя спасённой и не верила такому счастью.