Сталинградская битва
Шрифт:
Утром 24 ноября 1942 г. ожидавшийся приказ ОКХ группой армий "Б" получен не был. Около 10 часов утра начальник штаба группы армий генерал Зоденштерн вызвал по телефону начальника генерального штаба сухопутных сил. Тот ответил, что группе армий следует обождать. По тону Цейтплера во время этого короткого разговора генерал Зоденштерн сделал вывод, что в ОКХ, т. е. между Гитлером и генералом Цейтцлером, по-видимому, снова возникли разногласия. Следовательно, обещанного приказа о выходе из окружения еще приходилось ждать"{12}.
Утром 24 ноября на основе доклада командования ВВС о том, что немецкая авиация обеспечит снабжение окруженных войск по воздуху, главное командование (Гитлер, Кейтель и Иодль) окончательно склонилось к тому, что 6-я армия продержится в районе окружения до ее освобождения путем деблокирования
Вот это-то решение, по мнению бывших гитлеровских генералов, и обрекло на уничтожение окруженную группировку{15}.
Нет необходимости в данной работе анализировать приведенную гитлеровскую радиограмму в чисто военном аспекте - это предмет более специального исследования. Однако нельзя не отметить несостоятельность приведенных выше рассуждений относительно "роковой" ошибки Гитлера и той части немецко-фашистского командования, которая разделяла его позицию в отношении освобождения окруженной сталинградской группировки. Прежде всего следует заметить, что Дёрр, Типпельскирх и подобные им историки воины в Ущерб действительным фактам непомерно преувеличивают значение и сам .характер разногласий среди германского генералитета относительно возможных действий 6-й армии после ее окружения. Паулюс в своих воспоминаниях пишет: "Срочное предложение командующего 6-й армией от 21.11.1942 года об отводе 6-й армии на р. Дон встретило одобрение командования группы армий "Б". В какой форме и с какой настойчивостью эта точка зрения была доложена им в ОКХ, мне, конечно, в такой же степени неизвестно, как и основание, на котором обе инстанции - ОКХ и группа армий - стали надеяться на возможность восстановить фронт и деблокировать Сталинград"{16}. Несмотря на свои троекратные предложения об оставлении 6-й армией волжского фронта, сам Паулюс в то же время признавал, что "при известных условиях имелись предпосылки для запланированной операции по деблокированию и восстановлению фронта"{17}. Главное же заключалось в том, что Паулюс, так же как и командование группы армий "Б", полностью разделял точку зрения ОКХ, оценивавшего волжский фронт как основу для оперативного плана дальнейшего ведения войны{18}.
Таким образом, отнюдь не один Гитлер был сторонником отданного им приказа об удержании волжского фронта любой ценой{19}. Это решение германского верховного командования требует более объективного рассмотрения, чем то, которое предлагается западногерманской реакционной историографией. Прежде всего возникает естественный вопрос о том, достаточно ли было принятия решения об оставлении Сталинграда и прорыве 6-й армии изнутри, чтобы реально это осуществить? Враг был не только окружен, но и скован упорными боями на улицах Сталинграда и в его районе: прежде чем "прорваться", ему еще надо было "оторваться" от советских войск, что отнюдь не зависело от одного лишь решения это сделать.
Советское Верховное Главнокомандование и командование сражавшихся под Сталинградом фронтов принимали действенные меры для пресечения такой попытки противника. Войска, окружившие сталинградскую группировку противника на небольшом пространстве между Доном и Волгой, за время с 24 по 30 ноября укрепили внутренний фронт окружения, а на внешний фронт - к рекам Чир и Аксай - выдвигались новые силы. Эти войска, силы которых продолжали нарастать, должны были отразить попытки врага вырваться из окружения. Сомнительность спасения окруженной группировки путем прорыва ею кольца окружения, была, оказывается, ясна и для самого Паулюса. Тот же Типпельскирх мимоходом упоминает, что во время наступления немецких войск с целью прорыва окружения извне Паулюс не отдал приказа 6-й армии на прорыв изнутри. И объяснялось это не только тем, что он не решился действовать вопреки директиве Гитлера, предписывающей этой армии "оставаться на месте". Оказывается, Паулюс "сомневался вообще в возможности разорвать кольцо окружения и спасти значительную часть армии, потому что расстояние, которое следовало преодолеть, было довольно большим"{20}. Несомненно и то, что оставление района Сталинграда должно было резко ухудшить положение группы армий "А".
Каким бы ни было решение Гитлера - оставаться войскам Паулюса в Сталинграде и ждать, пока их выручат другие немецкие войска, или же совершать прорыв самим,- это еще не определяло судьбу окруженной группировки противника. В то время соотношение сил на советско-германском фронте уже изменилось в пользу Союза ССР и налицо были все реальные предпосылки для нанесения сокрушительного удара по зарвавшемуся врагу{21}.
Обстановка на советско-германском фронте поздней осенью и в начале зимы 1942 г. не являлась такой благоприятной для противника, какой она была в ходе летних кампаний немецко-фашистской армии в 1941 и 1942 гг.. Поэтому принятое высшим гитлеровским командованием в ноябре 1942 г. решение упорствовать в достижении своих стратегических целей и удерживать Сталинград не могло принести даже временного успеха фашистской Германии. Вместо ожидаемой победы гитлеровцы оказались перед катастрофой, которая надвигалась с неотвратимой закономерностью. Такой же или приблизительно такой результат неизбежен был и при другом решении фашистского командования, что не следует, конечно, понимать фаталистически, и в этом смысле правомерно говорить об ошибках Гитлера и германского генерального штаба, которые способствовали тем или иным неудачам немецко-фашистской армии. Профессиональное военное искусство фашистского вермахта первоначально было выше советского. Однако разгром крупнейшей группировки вермахта под Москвой и финал Сталинградской битвы показали, что Красная Армия после тяжелых поражений и огромных жертв научилась бить агрессора. Порочность немецко-фашистской стратегии, ее авантюристическая сущность, проявившаяся в недооценке мощи СССР, были главной причиной и той катастрофы, которая постигла противника под Сталинградом. Если бывшие гитлеровские генералы и реакционные историки войны не поняли действительных причин этой катастрофы, то это говорит лишь о их неспособности правильно понимать уроки истории.
Среди западногерманских историков есть и такие авторы, которые понимают, что коренное изменение обстановки на советско-германском фронте было вызвано отнюдь не отдельными просчетами гитлеровского руководства.
X. Шейберт, например, пишет: "Таким образом, для русских возникли три возможности: а) окружение немецких войск в районе Сталинграда, б) удар на Ростов с целью отрезать все немецкие войска в большой излучине Дона, под Сталинградом и южнее Дона, в) удар в направлении нижнеднепровского колена с целью окружения всех немецких войск южного крыла Восточного фронта.
Во всех трех случаях речь шла о разгроме слабых сил союзников Германии.
Третья возможность таила в себе наиболее крупный успех, но сильно превосходила как начальная цель материальные и моральные силы русских. Наиболее реальной была первая возможность, она при минимальном риске могла привести к результату, который сулил дополнительный выигрыш, ибо для заполнения брешей, которые появлялись в немецком фронте, командование вермахта из-за недостатка резервов вынуждалось оголять соседние участки фронта.
При осуществлении первого из названных нами вариантов могли возникнуть одно за другим или даже одновременно условия для воплощения в жизнь двух других возможностей"{22}.
Шейберт признает, таким образом, что у немецкой стороны не было реальных шансов локализовать успех, достигнутый командованием Красной Армии в ходе сталинградского контрнаступления, в то время как у советской стороны имелся достаточно широкий выбор оперативно-стратегических мероприятий для нанесения крупного поражения вермахту.
Эти выводы, несомненно, сделаны задним числом, хотя Шейберт и утверждает обратное. Он пишет: "Эти выводы были сделаны не после войны, размышляли об этом очень внимательно все ответственные немецкие командные инстанции еще тогда, но не могли добиться понимания у Гитлера. Он видел обстановку, но не хотел верить в наступательные возможности русских и поэтому отвергал все предостережения. Его мнение сводилось к тому, что если русские вообще и имели в своем распоряжении силы, то они были брошены в пылающую топку Сталинграда.