«Сталинский питомец» - Николай Ежов
Шрифт:
Прибывший из Грузии и назначенный в первых числах декабря Берией на должность начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД (иностранного отдела — ИНО) В.Г. Деканозов не скрывал своего рвения и заявлял сослуживцам, что «работников ИНО он всех пересажает, так как они все изменники» {677} . Берия ценил свои лучшие кадры. Он даже придумал ласковые клички для своих ближайших соратников: «Меркулич» (В.Н. Меркулов), «Кобулич» (Б.З. Кобулов) и «Мамулич» (С.С. Мамулов).
Завершение массовых репрессий, как и их начало в июле 1937 года, произошло в полном соответствии с планом. В обоих случаях инициатива исходила из центра — от Сталина. Тем не менее, следственные методы 1937 года прочно укоренились в системе госбезопасности. И прибывшее на смену ежовским кадрам новое чекистское поколение приняло их как эстафету. Как показывал на следствии Меркулов: «В Лефортовской тюрьме было жутко проходить, слыша крики избиваемых. Я не мог заснуть ночами, вспоминая эти картины. Избиение арестованных имело место и в кабинетах следователей в наркомате. Так продолжалось, примерно, до середины 1939 года, когда бить в помещении наркомата было запрещено и били арестованных только в Лефортовской и Сухановской
677
АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 472. С. 51.
678
Там же. Д. 469. С. 58.
На вопрос, а бил ли арестованных сам Берия в тот период, Меркулов ответил: «В моем присутствии Берия несколько раз бил арестованных, в своем кабинете и в тюрьме — рукой и резиновой палкой» {679} .
По имеющимся сведениям, Сталин и Берия вначале хотели арестовать жену Ежова как «английскую шпионку» и заставить ее давать показания против мужа {680} . Евгения была особенно уязвима, так как у нее было много любовников. Одним из них, по всей видимости, был писатель Михаил Шолохов. Как показала Зинаида Гликина, сотрудница Иностранной комиссии Союза писателей, эксперт по США, и близкая подруга Евгении, временами гостившая у Ежовых, познакомились они весной 1938 года. Шолохов тогда был в Москве, и Ежов пригласил его к себе на дачу. Летом того же года Шолохов вновь приехал в Москву и посетил Евгению в редакции журнала «СССР на стройке» под предлогом участия в выпуске журнала, а потом проводил ее домой. Вернувшись в Москву в августе, он с Фадеевым опять зашел к Евгении в редакцию, после чего они втроем пообедали в гостинице «Националь». На следующий день Шолохов снова был у Евгении в редакции и на этот раз пригласил ее в свой номер в той же гостинице, где она пробыла несколько часов.
679
Там же. С. 57.
680
Политический дневник. Амстердам, 1975. Т. 2. С. 136; Камов Б. Смерть Николая Ежова. С. 41; Вся наша жизнь: воспоминания Галины Ивановны Левинсон и рассказы, записанные ею. М., 1996. С. 153–154.
На следующий день, вернувшись на дачу поздно вечером и сильно выпив, Ежов в состоянии заметного опьянения и нервозности вынул из портфеля какой-то документ и с озлоблением спросил жену: «Ты с Шолоховым жила?» Это была стенографическая запись того, что происходило в номере Шолохова во время пребывания в нем Евгении: по указанию Ежова все разговоры подслушивались. Гликина писала, что Евгения очень взволновалась, читая этот документ; затем Ежов показал его Гликиной. Она прочла отдельные места, такие как: «тяжелая у нас с тобой любовь, Женя», «целуются», «ложатся». Выйдя из себя, Ежов подскочил к Евгении и, по словам Гликиной, «начал ее избивать кулаками в лицо, грудь и другие части тела». Очевидно, супружеская размолвка скоро закончилась, так как через несколько дней Евгения сказала Гликиной, что муж уничтожил стенограмму {681} . По словам Гликиной, в октябре Ежов рассказал ей, что Шолохов ходил на прием к Берии и жаловался, что Ежов организовал за ним слежку и в результате разбирательством этого дела занимается лично Сталин {682} . Как мы уже убедились, разбирательство касалось жалобы Шолохова Сталину на произвол, царящий у него на родине.
681
Шенталинский В.А. Донос на Сократа. С. 421–422.
682
Там же.
Прошло немного времени, и Ежов стал думать о необходимости развода. 18 сентября 1938 года он сообщил о своем решении Евгении, которая совершенно растерялась и на следующий день обратилась к Сталину за «помощью и защитой». В ее письме были такие строки: «Вчера Николай Иванович сказал мне, что мы должны развестись. Из того, что он меля долго расспрашивал о моих встречах с разными знакомыми я поняла, что его вчерашнее решение вызвано не чисто личными причинами, то есть не охлаждением ко мне или любовью к другой женщине. Я почувствовала, что это решение вызвано какими-то политическими соображениями, подозрениями в отношении меня». Она писала, что не знает, что вызвало эту подозрительность, ведь она была «боевым товарищем и другом» своему мужу. Она утверждала свою невиновность, высказывая сожаление, что из-за нее подозрение падало на Ежова {683} . Сталин не ответил на письмо. Вскоре Евгения отправилась отдыхать в Крым вместе с Гликиной (муж Гликиной, Зайднер, весной того года был арестован по обвинению в шпионаже).
683
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 729. Л. 96–97.
В материалах НКВД, поступавших на рассмотрение Ежову, содержались сведения о «подозрительных» связях его жены {684} . Безусловно, он представлял, насколько они опасны и, возможно, хотел оградить ее от ареста, — это объясняет ее записку, найденную в подшивке: «Колюшенька! Очень тебя прошу, настаиваю проверить всю мою жизнь, всю меня… Я не могу примириться с мыслью о том, что меня подозревают в двурушничестве, в каких-то не содеянных преступлениях» {685} .
684
См.: ЦА ФСБ. Ф. 3-ос. Оп. 6. Д. 9. Л. 72.
685
Брюханов Б. Б., Шошков Е.Н. Оправданию не подлежит… С. 122.
В июле 1938 года, почти через два года после его ареста, был расстрелян прежний муж Евгении А.Ф. Гладун {686} . В том же месяце был арестован один из предположительных любовников Евгении Семен Урицкий. Ранее он был редактором «Крестьянской газеты», в которой когда-то работала и Евгения, потом стал директором всесоюзной Книжной палаты. Без сомнения, его арест организовал сам Ежов. Поразительно, что, в отличие от Гладуна, Ежову не удалось подвести его под расстрел до прихода Берии в НКВД, и Урицкий, таким образом, смог дать интересные показания против Ежовых. Он свидетельствовал, что Евгения состояла в близких отношениях с Исааком Бабелем, о чем Ежов узнал, найдя любовные письма Бабеля в вещах своей жены. Ежов распорядился о сборе компромата на Бабеля, и через несколько дней на стол наркома легла пухлая папка {687} .
686
Там же. С. 123.
687
Хинштейн А., Гриднева М. Конец хозяина Лубянки // МК в воскресенье. 1998 г. 7 июня.
С осени 1938 года началась череда арестов людей из окружения Евгении. Впоследствии племянник и сосед Ежова по квартире Анатолий Бабулин показал, что в конце октября 1938 года Фриновский привез на дачу Ежову документ, который очень встревожил последнего. На следующий день Ежов позвонил жене в Крым и попросил ее немедленно вернуться в Москву. С этого момента он совсем пал духом, пил больше прежнего и стал очень нервозным. Он боялся, что впал в немилость, в особенности после арестов Дагина и Шапиро (5 и13 ноября) {688} . По словам сестры Ежова Евдокии, осенью 1938 года Евгения получила анонимку, обвиняющую ее в шпионаже и передаче секретных сведений за границу {689} .
688
ЦА ФСБ. Ф. 3-ос. Оп. 6. Д. 3. Л. 56–58.
689
Жаворонков Г.И. снится ночью день… С. 49.
После возвращения Евгении и Гликиной из Крыма Ежов поселил их на даче. Он дважды приезжал к ним, почти не разговаривал с Евгенией и о чем-то шептался с Гликиной {690} . Немного погодя, 29 октября, Евгению с диагнозом «астено-депрессивное состояние» (циклотимия) поместили в санаторий имени Воровского, небольшую лечебницу на окраине Москвы для людей, страдающих нервными расстройствами, где к ней были приставлены лучшие московские врачи {691} . 15 ноября арестовали Гликину, вместе с еще одной близкой подругой Евгении, Зинаидой Кориман, которая работала техническим редактором в журнале «СССР на стройке». Это, видимо, были происки Берии. Логично было предположить, что настала очередь Евгении.
690
Показания И. Дементьева. АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 375. Л. 116–20.
691
Knight A. Beria… P. 250; Цитриняк Г. Расстрельное дело Ежова: Штрихи к портрету палача // Литературная газета. 1992. № 7; Тополянский В. Вожди в законе. Очерки физиологии власти. М., 1996. С. 326–327; Брюханов Б. Б., Шошков Е.Н. Оправданию не подлежит… С. 123–124; Пиляцкин Б. «Враг народа» Ежов остается врагом народа // Известия. 1998. 4 и 5 июня.
После ареста «двух Зин» Евгения в отчаянии снова пишет Сталину. Неизвестна точная дата, когда было послано письмо, согласно регистрационному штампу в ЦК оно было получено 17 ноября. Ежова писала:
«Умоляю Вас, товарищ Сталин, прочесть это письмо. Я все время не решалась Вам написать, но более нет сил. Меня лечат профессора, но какой толк из этого, если меня сжигает мысль о Вашем недоверии ко мне. Клянусь Вам моей старухой матерью, которую я люблю, Наташей, всем самым дорогим мне и близким, что я до последних двух лет ни с одним врагом народа, которых я встречала, никогда ни одного слова о политике не произносила, а в последние 2 года, как все честные советские люди ругала всю эту мерзостную банду, а они поддакивали» [77] .
77
См. док. № 15.
Евгения Ежова заверяла Сталина в своей преданности и просила отрядить хоть кого-нибудь из ЦК поговорить с ней. Она все еще надеялась доказать свою непричастность к «врагам»:
«Я клянусь Вам еще раз людьми, жизнью, счастьем близких и дорогих мне людей, что я никогда ничего не делала такого, что политически могло бы меня опорочить. В личной жизни были ошибки, о которых я могла бы Вам рассказать и все из-за ревности. Но это уж личное. Как мне не выносимо тяжело, товарищ Сталин, какие врачи могут вылечить эти вздернутые нервы от многих лет бессонницы, этот воспаленный мозг, эту глубочайшую душевную боль, от которой не знаешь куда бежать. А умереть не имею права. Вот и живу только мыслью о том, что я честна перед страной и Вами.
У меня ощущение живого трупа. Что делать?
Простите меня за письмо, да и пишу я лежа.
Простите, я не могла больше молчать.
Е. Ежова» {692} .
692
См. док. № 15.