«Сталинский питомец» - Николай Ежов
Шрифт:
Товарищи, надо сказать, что если бы Вы ближе ознакомились с этим делом, то увидели бы, что Зафран никогда этой к.-р. листовки составить не мог, потому что она написана квалифицированным политическим языком, каким Зафран отнюдь не обладает.
Нет никаких сомнений, что это творчество не рук Зафрана. И если бы расследовавшие это дело товарищи лучше его продумали, то увидели бы, что делают здесь большую ошибку.
Во всяком случае, если даже исключить всякую возможность политической ошибки, то здесь сделана юридическая ошибка, когда Зафран был осужден, как автор этой листовки.
Далее, Хрусталев и Зильберман были освобождены. Дрейцер каким-то образом узнал, что здесь, у вас, ведется дело и написал заявление, в котором выразил возмущение, что его Зафран оговаривает,
Еще несколько характерных деталей этого дела. Дрейцер в то время не был арестован. Сейчас, как известно, Дрейцер расстрелян, как активнейший член московского троцкистско-зиновьевского террористического центра. Хрусталев, о котором я говорил, это тот самый Хрусталев, который содержал конспиративную квартиру на Дорогомиловской улице, откуда велись наблюдения за маршрутами тов. Сталина. Зильберман осужден, кажется, на 5 лет по делу убийства Сергея Мироновича (Голоса: «Да»).
Мы сейчас затребовали этого Зильбермана из концлагеря, так как его дело нужно посмотреть в новом свете. Я думаю, что его постигнет та же участь, которая постигла Дрейцера и Хрусталева.
Затем еще целый ряд деталей. После убийства С.М. Кирова этот самый Зафран, находившийся в лагере в Караганде, убежал оттуда. Приезжает он в Москву и звонит с вокзала: «Вот я прибыл такой-то и такой-то. Я убежал, так как был прав, и прошу поэтому снять с меня судимость». Его арестовали. Не знаю, долго ли его держали или нет. Но он подал заявление на имя тов. Сталина, на мое имя, на имя прокурора. Это дело было предметом разбирательства в Комиссии Партийного Контроля. Предложено было Зафрана освободить. Его освободили, послали на курорт, материально его устроили и т.п. Но несколько месяцев тому назад он был вновь арестован по другому делу. В чем заключается последнее дело, этого касаться не буду, тут дело темное. Собрались там бывший агент Зафран, бывший уполномоченный райотделения НКВД и организовали какую-то террористическую группу, которая была снабжена оружием. Это дело надо расследовать: либо это действительно опасное дело, либо это чепуха. Но повторяю, что этого дела я не касаюсь; это дело мы разберем особо; непосредственного отношения к нашему сегодняшнему разговору это дело не имеет.
О причинах наших провалов
Дело Зафрана — это лишь иллюстрация к тому, что были сигналы, которые давали нам все нити в руки, а мы этих сигналов не восприняли и отвергли. Что здесь такое: предательство или отсутствие бдительности? Сознательно было дело провалено или, как формулировал тов. Сталин в письме, написанном после убийства тов. Кирова, что с чекистами сыграло злую шутку отсутствие у них партийного чутья?
Я думаю, что, вернее, здесь последнее. Вернее последнее, потому что просто у товарищей не хватило ни чутья, ни нюха, ни бдительности, ни остроты для того чтобы ухватиться за эти факты.
Я эти факты привел как иллюстрацию, и, повторяю, что это не единичные факты, что были и другие, не менее яркие факты. Мне кажется, что здесь было отсутствие самой элементарной бдительности, чутья и оперативного нюха. Товарищи прохлопали в этом деле, просто не верили, что троцкисты могут перейти к такому острому методу борьбы, как террор, рассматривали это дело, как какую-то антипартийную контрреволюцию. Во всяком случае, никто не предполагал, что на фоне наших гигантских успехов найдутся настолько обнаглевшие люди, которые перешли к таким острым формам борьбы с нашей партией, с нашим социалистическим государством. Этого не предполагали, так как люди увлеченные успехами социалистического строительства, смотрели сквозь розовые очки на жизнь, говоря: «Какая, к черту, контрреволюция, откуда ей взяться? Мы имеем такие успехи, такие достижения, а тут контрреволюция, просто бессмыслица какая-то».
Люди не понимали элементарных вещей. Тов. Сталин сказал, что по мере укрепления нашего советского государства, по мере роста наших успехов, остатки разгромленных нами, но недобитых враждебных нам классов будут переходить ко все более острым формам борьбы. Для чекиста непонимание этой истины тем более непростительно, что его задача не только радоваться нашим успехам. Радуйся тебя не исключают из общей партийной массы, из общей массы советских граждан. Но ты поставлен не для того, чтобы только радоваться и не для того, чтобы кричать ура, а для того, чтобы вылавливать врагов, которые, разумеется, не только не радуются нашим успехам, но всеми силами им противодействуют. Ты должен заранее предполагать, что такие враги есть и еще будут.
Товарищи, я еще раз повторяю, что не хочу искать субъективных причин, т.к. если мы будем искать конкретных виновников, то никогда из этого болота не вылезем. Здесь есть какие-то общие, объективные причины. Мне кажется, что имеется целый ряд объективных причин, приведших к тому, что мы запоздали с раскрытием троцкистско-зиновьевского заговора.
В чем эти объективные причины заключаются? Мне кажется, что одной из решающих причин, обусловивших ряд провалов в нашей работе, является то, что мы вопреки тому, что уже давно проникло в сознание, в весь организм нашего государства, в поры партийных, советских и других организаций, не придали должного значения организационному вопросу, который сейчас является одним из центральных вопросов, стоящих перед органами НКВД.
Мне кажется, что в основном одной из объективных причин наших провалов является то обстоятельство, что в области организационной мы отстали от уровня наших политических задач и плохо перестроились под этим углом зрения. Под организационными задачами я имею в виду всю сумму организационных вопросов, которые должны стоять в центре внимания всей нашей работы. Одной из главных задач, которые стоят перед любым партийным и советским учреждением в нашей стране, является доведение отстающих организационных задач до уровня политических задач {835} . Мне кажется, что в этом вопросе мы не только здорово отстали, но частенько не понимали значения самого вопроса об организационном руководстве, не поставили его в центр нашего внимания и не задумывались над тем, что это мешает успеху дела.
835
Подчеркнуто в тексте документа.
В чем это отставание сказывается? Прежде всего, есть ли это отставание?
О следствии и агентуре
Мы говорим, определяя свою роль, что НКВД является органом борьбы с контрреволюцией. Но так как известно, что контрреволюция у нас не действует открыто, контрреволюционеры не ходят по улицам, не бьют стекол и не носит знамен, легально не существуют, не издают своих газет, а наоборот, существуют нелегально в своеобразных условиях нашего советского строя, то, прежде всего, мы должны быть органом политического розыска. Если мы орган политического розыска, то совершенно бесспорно, что агентура у нас должна быть основой основ.
Когда у нас начинают говорить об агентуре, то часто любят выражаться, что это наши глаза, наши руки, наши ноги и перечисляют все части нашего тела.
Я говорил еще на прошлом совещании [117] о том, что бывают разные глаза. У одних они бывают очень близорукие, а у других дальнозоркие; бывают также разные ноги и руки. Бывают разные уши: одни глуховатые, а другие наоборот. Дело не в этом. Дело в том, что основу основ нашей работы должна представлять собой агентурная работа, как рычаг политического розыска. Исходя из этого, казалось бы, что организационные вопросы, вопросы обслуживания агентуры, руководства агентурой должны были стоять в центре нашего внимания. Во всяком случае, орган розыска должен бы быть занят агентурой, по крайней мере, на 80–90%, если не больше.
117
См. док. № 2.