Стальная империя
Шрифт:
Контрбатарейная борьба с учётом постоянно передвигающейся цели сразу выявила конструктивный недостаток русских трехдюймовок — отсутствие горизонтальной наводки, а незащищенность расчетов в течение получаса привела к молчанию все стреляющие орудия. В это же время английский десант оседлал мост через Хунхэ, а со стороны Телина показался конный разъезд японской кавалерии с белым парламентёрским флагом.
Всего через час переговоров с английским и японским представителями, генерал Артамонов приказал своей дивизии прекратить сопротивление и сложить оружие. Капитуляция прошла в целом спокойно и цивилизованно. Досадным возмутителем спокойствия оказался подполковник Леш, проигнорировавший приказ генерала, буквально проломивший оцепление. Он ушел со своим батальоном на северо-восток по горным дорогам. Впрочем, его особо и не держали. Поставленной цели авангард корпуса вторжения добился — путь на Харбин был свободен.
Выполнили свою задачу и разведчики капитана Варгасова. Расположившись и тщательно замаскировавшись на примыкающих к Мукдену сопках, они три дня старательно и планомерно ликвидировали шпионов противника, подбирающихся к городу со стороны гор, и каждые 4 часа отсылали в ставку радиограммы о состоянии дел в гарнизоне, своими глазами видели беспомощную перестрелку с англичанами и позорную капитуляцию практически полнокровной дивизии. К тому времени, когда дозорный отряд батальона Леша наткнулся на пост Варгасова, капитан уже свернул свой радиотелеграф. В его кармане лежал последний приказ ставки — сопроводить подполковника с его подразделением до Харбина, а потом уходить в сторону Хингана, минуя Цицикар, занятый противником.
Москва. Ставка Верховного главнокомандования
Император не спеша дочитал рапорт, подошёл к вытянувшемуся во фрунт подполковнику и внимательно измерил взглядом так, будто видел в первый раз. От этих прищуренных глаз с каким-то инфернальным огнем в глубине Шершову стало не по себе. От уверенности, с которой он поднимался по лестницам Сената, не осталось и следа.
—Мне кажется, Александр Александрович, — после долгой, театральной паузы, наконец, медленно произнес император, — вы плохо понимаете все риски и ответственность вашей службы… Или вы сочувствуете тем, кому должны противодействовать? Или просто устали?… Если так, то я подпишу ваш рапорт немедленно…
И опять этот прожигающий насквозь взгляд, от которого стучит в висках а по спине скатываются капельки пота.
— Никак нет!
—Что “никак нет”, подполковник? Сочувствуете? Устали?
—Ни то, ни другое, господин верховный главнокомандующий, я не устал и не сочувствую изменникам и предателям. Но я ощущаю себя абсолютно беспомощным в сложившейся обстановке, когда не могу даже предположить, где ждать следующий удар и какова будет новая диверсия…
—Быть недовольным собой — это хорошо, это правильно, — император отвернулся от подполковника и сделал несколько шагов к окну, полюбовался на весенний пейзаж, и, стоя спиной к собеседнику, продолжил, — всё предугадать и просчитать невозможно. Именно поэтому на войне неизбежны потери. Наша задача сделать так, чтобы ошибки не повторялись и не накапливались, иначе они превратятся в катастрофу… Да вы присаживайтесь, Александр Александрович, в ногах правды нет.
Подполковник неловко со скрипом придвинул к себе стул и примостился на краешек, продолжая держать спину и подбородок, как по команде “смирно”. Император оглянулся, усмехнулся, увидев столь церемонную позу, и продолжил тоном школьного учителя, повторяющего для нерадивого ученика невыученный урок:
—Контрразведка рискует всегда и что бы она не делала, обречена ошибаться. Если вы позволите себе либеральничать и откажетесь от превентивной нейтрализации вероятного противника, будете регулярно сидеть вот с таким каменным выражением лица и сожалеть о том, что не углядели и не пресекли… Ну а если позволите себе переусердствовать и начнёте махать саблей по первому же подозрению, очень скоро в тюрьме окажется масса невиновных людей и работать просто будет некому. И самое неприятное — золотой середины в вашей профессии не бывает, если только вы не ясновидящий. Но это общие слова. А теперь конкретно…
Император ещё раз пробежал глазами по рапорту Шершова, вздохнул и продолжил:
— Мы имеем загадочный взрыв на нашем новейшем броненосце Черноморского флота и катастрофу под Мукденом. В результате в плен попало десять тысяч наших солдат и офицеров, а путь на Харбин оказался открыт. Так?
—Ещё Порт-Артур, — добавил, потупившись, Шершов.
— Порт-Артур — тоже, — согласился монарх, — там потеряно семь батальонов. И Вы воспринимаете это, как провал возглавляемой Вами контрразведки… А если всё проще? Что, если взрыв на броненосце — результат преступной халатности, а военачальники, оказавшись в непривычных для себя условиях почти полного окружения, просто запаниковали и выпустили нити управления войсками из своих рук? Или у вас есть достоверные сведения о сознательном переходе генералов Стесселя и Артамонова на сторону врага?
—Таких сведений у меня нет, — потупился Шершов, — но сам факт капитуляции, практически без боя, при первом же обстреле…
—А вот это уже общая недоработка, — присел напротив Шершова монарх, — мы не определили для наших военачальников критерии, по которым будем отличать сбережение личного состава от малодушия. И я предлагаю этот пробел устранить. Подготовьте соответствующий приказ… Назовем его “Ни шагу назад!”. Сами отправляйтесь с ним в Читу и, если получится, в Харбин и во Владивосток, лично проверьте состояние воинских гарнизонов, настроение офицеров и проинспектируйте ваших людей на местах. А насчет отставки, — император указал на рапорт Шершова, — мы поговорим после вашего возвращения.
Император дождался, пока подполковник выйдет на улицу, проводил его взглядом, открыл не спеша тяжелый ящик стола, достал полевой телефон Голубицкого, обеспечивающий прямую связь с Чудовым монастырём, крутанул ручку, дождался ответа знакомого голоса.
—Феликс Эдмундович, зайдите, пожалуйста. Есть несколько вопросов, не терпящих отлагательств…
На пути в Петербург.
— Вот, сэр, — молодцеватый капитан выложил на широкий адмиральский стол ничем непримечательный кусок угля.
Адмирал Керзон-Хау, младший флагман Эскадры Канала и командующий экспедицией на Балтику, вопросительно поднял бровь. Капитан развернул кусок на сто восемьдесят градусов. Адмирал заинтересованно вгляделся в ровный срез, напоминавший, скорее, обсыпанный угольной пылью кусок мыла с отверстием приблизительно в полдюйма в середине.
— Подробности? — ткнул пальцем в изделие адмирал.
— После бомбардировки и взятия Либавы мы обнаружили в порту брошенный командой угольщик. Разумеется, мы объявили его призом и использовали груз для пополнения запасов топлива наших кораблей. В основном с него заправлялись миноносцы, но…
— …Но «Нил» и «Трафальгар» тоже нуждались в угле, — кивнул адмирал. — Что это, Джереми?
— Тринитротолуол, сэр. Не слышал, чтобы кто-то использовал его в качестве взрывчатки, но он, как оказалось, взрывается не хуже динамита. Шашка неровной формы, обсыпана угольной пылью на смоле. Почти невозможно отличить от обычного угля. И детонатор, срабатывающий при повышении температуры. Сейчас он демонтирован, сэр, эта штука совершенно безопасна. Мы буквально просеяли угольные ямы «Трафальгара», фактически полностью разгрузили его, разбивали каждый кусок крупнее кулака, и нашли сразу три таких адских машины, сэр.