Стальная империя
Шрифт:
Прежний обладатель этих сапог в настоящий момент сидел в кают-компании, закинув прямо на стол обутые в мягкие тапочки ноги.
— Не хватало мне этого, дон Серджио, — пояснил он. — Все время, пока шкуру американца носил, так и подмывало ноги на стол положить. Без этого выбивался из образа, царапало прямо. А нельзя было: англичане американцев в грош не ставят и такой вольности никак не простили бы. В самой Америке-то попроще всё, там даже у Президента на приеме, когда я рекомендацию у него покупал за пожертвование, такое принято… С Крампом и Мэхеном еще легче было. Ты, к слову, скажи, Захарыч, негров-то откуда добыл, да еще таких лихих?
— Со всей России собирал, — ответил «инженер», — для устранения подозрений. Ну кто подумает, что русский человек может быть не только немцем, но и негром? Они ж там даже про Пушкина толком не знают, не говоря уже о генерал-аншефе Ганнибале. Так что часть своих арапов я в Абхазии нашел, они там давно уже живут, головорезы — не хуже местных. Часть из них наши трансваальцы с собой привезли. Там что буры, что англичане — сплошь враги, а вот к нашим прикипели. Бешеный Борис полдесятка из Африки привел, чем-то они ему приглянулись. Одного из цирка взяли, борец не из последних. Он с моими обормотами даже занятия по борьбе проводит. А вон прапорщик Забиякин Константин Максимович, что сейчас «Эксмутом» командует, сын русского матроса. Писатель Станюкович про отца его книжку целую написал. Так-то! Война кончится, я его в Корпус сдам, для правильного образования. Глядишь, адмиралом станет.
Суровые воды Атлантики покачивали на волнах шесть британских броненосцев, ставших за одну ночь русскими. Операция "Воздаяние", лично разработанная императором, завершилась “just in time” и радиотелеграфист торопливо отбивал шифрованное сообщение, даже не подозревая, что его телеграмма означает коренной перелом в морском противостоянии России и Великобритании.
Кто скрывался под маской "мистера Гудри"?:
Выходец из старинного шляхетского рода Борис Доливо-Добровольский — военный моряк, разведчик, лингвист. Его судьба и уникальна, и похожа на сотни офицерских биографий: служил царю, принял советскую власть, репрессирован.
Накануне Первой мировой войны он с командирского поста на эскадренном броненосце «Слава» был прикомандирован к Морскому Генеральному штабу, назначен на должность начальника отделения иностранной статистики, занимался вопросами морской разведки и контрразведки. Именно к тому периоду относятся его публично высказанные соображения о роли флота в судьбе государства.
«Защищая свои интересы на земле, народы создают территориальные армии; защищая свои интересы и права на море, они сооружают военно-морскую мощь, то есть флот, ибо каждая нация, желающая владеть хотя бы частью морской поверхности, должна иметь морскую силу. В вопросе об обладании морем компромисс невозможен: или государство соглашается нести крупные и подчас тяжелые жертвы для содержания флота, или же оно вовсе отрекается от моря и тогда отказывается в будущем от своей самобытности».
Глава 26. Черноморская развязка.
26 мая 1902 года.
Море было гладким, как стекло, и бурун от перископа русской подводной лодки, поджидавшей колонну британских кораблей на выходе из протраленного фарватера, был замечен почти мгновенно. Сразу три дестройера охранения ринулись в атаку, пытаясь протаранить подлую тварь. К сожалению, русский успел погрузиться, но его атака была сорвана и все семь броненосцев Королевского Флота смогли выйти на черноморский простор.
«Да, — подумал адмирал Фишер, злорадно улыбнувшись, — сегодня чудесный день!”
На этот раз сбоя не было: единственный броненосец «Двенадцать Апостолов», дежуривший у минной позиции в одиночестве, улепетывал на всех парах. Предусмотрительно конфискованные фелюги и пароходики под турецкими флагами беспрепятственно рассыпались по морю, собирая с воды уцелевших моряков с тральщиков и эсминцев, ставших платой за прорыв.
— У него осталось не больше двадцати снарядов на ствол, сэр, — усмехнулся командир флагманского «Коллингвуда». — Русские неплохо стреляли и пустили нам изрядно крови… Но теперь они почти беззащитны.
— Я считал, Гордон, — улыбка Фишера больше напоминала оскал. — Его погреба почти пусты. И он будет отходить к Кара-Денизу. Надеюсь, «Екатерины» тоже потратили снаряды, поддерживая очередной десант. Но давайте есть блюдо по кусочкам. Передайте первому отряду — начать преследование.
Более скоростные «Илластриес» и «Викториес», передвигаясь в середине колонны до прохождения минных банок, приняли вправо и прибавили скорость.
— Если у русских действительно осталось всего восемьдесят снарядов, и если они откроют огонь со своей обычной дистанции… Я ожидаю четыре или пять попаданий главным калибром, — пояснил адмирал. — В худшем случае мы потеряем один из «Маджестиков», тогда соотношение сил изменится на три к одному. «Екатеринам» придется либо оставить десант наедине с нашими орудиями, либо погибнуть… с тем же результатом. Эвакуировать свои войска они не успеют.
— Дымы на горизонте! — заголосили сигнальщики, — дымы на горизонте!
И почти сразу же:
— Летающая свинья! Свинья в воздухе!
— О, — снова оскалился Фишер, — они отреагировали быстрее, чем мы ожидали. По эскадре — зенитные плутонги к бою!
Листок радиограммы, подписанной проще простого — «Иванов», дрожал в руках адмирала Рожественского.
— У Вас есть какие-либо возражения, милостивый государь?
Адмирал промолчал, с тоской глядя на приближающиеся со стороны Кара-Дениза, увенчанные черными шапками дыма «Екатерину» и «Синоп», сопровождаемые «Алмазом» и «Ониксом». Жандарм с бледно-рыбьими глазами был совершенно спокоен, головорезы из его эскорта тоже не выказывали никаких эмоций, стояли себе, держа руки на рукоятках табельных «Браунингов».
— Передать на оба отряда — «Флагман передает командование адмиралу Фелькерзаму», — распорядился командир «Двенадцати Апостолов» Коландс, протянув еще один точно такой же приказ вахтенному офицеру.
— Прошу проследовать в адмиральский салон, господин Рожественский, — жандарм не соизволил обратиться к нему по званию «господин адмирал» и Зиновий Петрович понял, что все кончено.
Адмирал Рожественский был человеком сильной воли, мужественный, безусловный патриот и весь вопрос был только в том, что конкретно он мнил благом для Отечества и какие поступки считал патриотичными.