Стальная Крыса идет в армию
Шрифт:
— Что ты видел? — спросил король шута.
— Ушли, ваше величество. Все до одного. Точь-в-точь как те, что уходили прежде. Скрылись за деревьями у пруда, и никто не вернулся.
— Никто никогда не возвращается, — горестно молвил король.
Его плечи беспомощно поникли, в глазах застыло отчаяние. Он не заметил, как из леса вышел и приблизился к нему юноша; рядом семенил серый молчаливый пес. У шута отвисла челюсть, изо рта вытекла и закачалась, точно маятник, струйка слюны. Он попятился.
— О чем печалишься, о король? — спросил юноша ясным, бодрым голосом.
— О том печалюсь я, что в моем королевстве есть место, где пропадают люди, — пропадают навсегда. Уходят по десять, по двадцать человек, но ни один еще не пришел назад.
— Я пойду туда, — сказал юноша, — но я пойду один.
Больше он не произнес ни слова, только щелкнул пальцами, и собака последовала за ним под сень дубравы. Они пробирались среди деревьев и висячих мхов, огибали груды валежника и топи и наконец подошли к темному пруду. Юноша остановился на берегу, вгляделся в воду — и тут из нее вынырнула рука и схватила пса. Схватила и утащила на дно. Только разбегающиеся круги остались на глади пруда, но и они вскоре исчезли.
Юноша не закричал и не убежал. Лишь кивнул.
— Наверное, это здесь, — сказал он.
Сумрак растаял — да будет свет! Железный Джон сгинул, зал опустел. Я посмотрел на Флойда — он выглядел таким же обалдевшим, как и я.
— Я, должно быть, что-то пропустил.
— Собачонку жалко, — произнес Флойд.
Мы оглянулись на Стинго, тот задумчиво кивнул.
— Это только начало, — пообещал он. — Вы все поймете, когда увидите продолжение.
— Что ты имеешь в виду? Нельзя ли поконкретней?
Стинго отрицательно покачал головой и хмуро сказал:
— Может быть, попозже… хотя вряд ли это понадобится. Сами догадаетесь.
— Ты что, уже видел это кино? — поинтересовался Флойд.
— Нет. Просто я немного разбираюсь в мифологии. Вам лучше досмотреть до конца, тогда и поговорим.
Я хотел было заспорить, но прикусил язык. Потом так потом. Отворилась дверь, появился Золотистый.
— Ты-то нам и нужен. — Я вспомнил недавнее наше решение. — Из достоверных источников мы получили информацию, что завтра на заре открывается рынок.
— Поистине ваши источники достоверны. Завтра десятый, базарный день. Кочевники ежедневно загибают палец, и когда пальцы на обеих руках кончаются, это означает…
— Понял, спасибо. Я и без грязных пальцев умею считать до десяти. Мы с друзьями-музыкантами хотим побывать на рынке. Это возможно?
— Достаточно лишь намека, о великий Джим Стальная Крыса.
— Вот я и намекаю. Может кто-нибудь завтра показать нам дорогу?
— Будет несравненно удобнее на огненных колесницах…
— Будет, не спорю. Но удобнее — не значит лучше. Пешая прогулка — чем не удовольствие?
— Пусть будет пешая прогулка, коли таково ваше желание. Мы предоставим эскорт. А теперь, джентльмены, позвольте напомнить, что наступил обеденный час. В вашу честь устраивается банкет. Не соблаговолите ли последовать за мной?
— Веди, дружище! Ты поразишься нашей прожорливости — если, конечно, нам не подсунут треклятые полпеттоны.
Шагая за ним по пятам, я обнаружил, что мои пальцы решили жить по-своему! Вероятнее всего, их вынудило к своеволию мое растревоженное подсознание. Они пробежались по клавиатуре компьютера, и передо мной вспыхнула цифра 19. А рядом — пульсирующая 11.
Еще одиннадцать дней. Будет совсем неплохо, если завтрашний базар что-нибудь даст.
Глава 15
— Эге, а денек-то чудный намечается!
Каждое слово вонзалось в череп, точно ржавая арбалетная стрела. Мало мне растущей пульсирующей головной боли! Я кое-как открыл один глаз, и по нему садистски резануло ярким светом. Сил хватило лишь на то, чтобы распялить в оскале рот. Наш златотканый нянь носился по комнате, раздвигал шторы, подбирал разбросанную одежду — в общем, был настолько невыносим, насколько это возможно в предрассветный час. Лишь услыхав щелчок наружной двери, я сполз с кровати, выключил пыточные лампы, на четвереньках подобрался к рюкзаку, что покоился у стены. С третьей вялой попытки удалось открыть его и достать пилюлю отрезвина. Я слопал ее всухомятку, уселся и замер, ожидая, когда целительная химия растечется по разбитому телу.
— Что подмешали в зеленое пиво? — прохрипел Флойд и зашелся в кашле.
Слушая, как он стонет между приступами, и глядя, как дергается его свесившаяся с кровати голова, я почувствовал себя лучше. Достал еще одну пилюлю и враскачку подошел к его смертному одру.
— А… ну-ка… проглоти… поможет.
— А ничего вечеринка, — благодушно изрек Стинго.
Его сцепленные руки уютно покоились на солидном возвышении живота.
— Я сейчас умру, — просипел Флойд, забирая пилюлю слабыми пальцами, — и целый век буду мучительно гореть в аду. Плюс один день.
— Что, бодунчик? — сладеньким тоном осведомился Стинго. — Что ж, на то есть серьезная причина. Я о длительности здешних ночей. Вечеринки тянутся целую вечность. А может, мне просто так показалось с непривычки. Закусили, вздремнули. Проснулись, выпили, закусили. Хорошо, коли меру знаешь, а ну как нет? Мне-то пиво дрянью показалось, я к нему почти не притронулся. Но мясные блюда! Огромные, с овощами, отменной подливкой, вдобавок тут обожают хлеб и красный соус, да еще…
Он не договорил. Шатаясь и стеная, Флойд поднялся на ноги и вышел из комнаты.
— Ты жесток! — Я почмокал сухими губами.
Стало чуточку легче.
— При чем тут жестокость? Я правду говорю, вот и все. Прежде всего — дело. А запои, похмелье и кислородное голодание лучше отложить до победной пирушки.
Крыть было нечем. Стинго прав на все сто.
— Намек понял. — Я потянулся за шмотками. — Размеренная жизнь, побольше отдыха и сырых овощей. И конструктивного мышления.
За окном разгоралась заря. Новый день. Еще десять дней — и упадет мой занавес. Пока что я мыслю деструктивно. Я встряхнулся, как мокрая шавка, и пожал плечами, выдавливая дурное настроение.