Стальная Крыса отправляется в ад
Шрифт:
— Судя по описанию, сэр Харапо идеально подходит для наших целей. Сколько ему лет?
— Он приблизительно ваших лет, примерно так же сложен, но, что досадно, носит огромную черную бороду.
— Подделать бороду — дело нехитрое. Если не возражаете, еще один вопрос.
— Сколько угодно.
— Если мы победим и сэр Харапо станет президентом, согласитесь вы занять пост вице-президента? Вся работа ляжет на плечи главы государства, но ваш авторитет как кандидата в вице-президенты придаст избирательной кампании вес.
— Да, я согласен, но предупреждаю: Харапо — мягкий, добрый человек и в президенты точно не годится.
— Спорный вопрос. Я, например, сам неоднократно видел выборы, после которых президентами становились актеры, отпетые негодяи, сумасшедшие… Хотя это для нас не важно. Решим лучше вот что. Как вы смотрите на некоторые незначительные отступления от закона и общепринятых норм морали?
— Нельзя ли поконкретней?
— В частности, я думаю ввести избирателей в некоторое заблуждение, выдав за сэра Харапо совсем другого человека. Уверяю, по сравнению с чудовищными преступлениями, которые Сапилоте творит каждый божий день, это детская шалость, но ваш судья — вы сами.
— Скажите, а кого вы собираетесь выдать за Харапо?
— Человека благородного, умного, в меру честного, проницательного, с характером, имеющего опыт политической борьбы…
Я говорил медленно, с расстановкой, а глаза маркиза разгорались, улыбка становилась шире и шире.
Наконец он не выдержал и закончил за меня:
— Вас!
— Меня, и никого другого!
— Отличная идея. По мне, лучшего кандидата в президенты не сыщешь!
— Есть еще некоторые трудности. Прежде чем мы с вами заключим окончательный союз, давайте обсудим нашу политическую платформу. Боюсь, некоторые реформы, которые я намерен провести, придутся вам не по вкусу.
Маркиз отмел все возражения небрежным взмахом аристократической руки:
— Бросьте. Мы с вами люди чести, в главном согласны. А все эти реформы, законопроекты… Они яйца выеденного не стоят.
— Думаю, не все так просто. Например, как бы вы отнеслись к человеку, предложившему разделить обширные владения на участки и раздать их крестьянам?
— Я бы пристрелил наглеца на месте, — ответил он просто.
— Какое счастье, что я этого не предлагаю. — Говоря так, я, конечно, кривил душой. Теперь ясно, что земельная реформа — основа всех реформ — пойдет на этой планете медленно и болезненно, но начинать надо, ведь, как говорят сапожники, даже самое длинное путешествие начинается с одного-единственного шага. — При мне — никаких разделов поместий. Земельную реформу я упомянул лишь как один из вопросов, которые, безусловно, появятся у избирателей во время предвыборной кампании. Мы же проведем только две-три малюсенькие, ничего не значащие реформы. Понимаю, слово «реформа» режет утонченный слух, но что поделаешь — политика… — Я красноречиво развел руками.
— Какие именно реформы? — При слове «реформа» маркиз поморщился, — видимо, картина его земель, разделенных между крестьянами, стояла перед его мысленным взором.
— Например, введем всеобщее избирательное право: один человек — один голос; и распространим его на всех граждан Параисо-Аки, включая женщин.
— Женщин? Разве у них могут быть те же права, что и у мужчин?
— Может, вы зададите этот вопрос моей жене?
— Что вы, никогда. — Маркиз задумчиво потер подбородок. — И своей, пожалуй, тоже. Мысль насчет равноправия мужчин и женщин опасная и, я бы сказал, революционная… Да бог с ними, с женщинами, с равноправием, считайте, что мы договорились. Что у вас еще?
— Ради победы на выборах мы поддержим habeas corpus [1] , запретим пытки и тайные спецслужбы, сделаем медицину бесплатной и доступной, дадим молоко младенцам, легализуем разводы, признаем общепринятые в Галактике права человека и введем законы, гарантирующие их.
Он согласно кивнул:
— Похоже, вы правы. От таких новшеств все работники будут в восторге, да не только они, большинство жителей планеты поддержат их. И если вдуматься, люди давно все это заслужили. Оказывается, политика — непростое ремесло.
1
habeas corpus (лат.) — начальные слова закона о неприкосновенности личности, принятого парламентом в 1679 г.
— Вот именно. Теперь давайте не торопясь, взвешенно подготовим платформу нашей политической партии.
— У нас будет партия на платформе?
— Нет, это только так говорится. На самом деле платформа — положение вещей, которого мы намерены добиться после победы нашей партии на выборах.
— А как называется наша партия?
Он спросил, и меня тут же осенило.
— Дворянско-Крестьянско-Рабочая Партия, сокращенно — ДКРП.
— Звучное название. Быть по сему!
Так начался тот памятный вечер. Долго мы сидели, склонив головы, наморщив лбы, как заговорщики, кем мы, собственно, и были, и разрабатывали в деталях план действий. Маркиз оказался парнем не промах, он отлично представлял жизнь на Параисо-Аки, знал всех сколько-нибудь значимых людей на планете. Ближе к полуночи мы проголодались, и маркиз послал за едой. Слуга вкатил сервированный столик, на котором среди бесчисленных тарелок с яствами оказался, к моей радости, большущий графин с роном. Мы плотно подзакусили и снова углубились в работу. К утру все детали были оговорены, и отдыхать мы отправились с чувством выполненного долга.
…Завтракали мы с Анжелиной, как истинные аристократы, в постели. Я подробно пересказал ей наши с маркизом вчерашние переговоры, она почти без иронии поздравила меня с очередным успехом.
Де Торрес в отличие от меня не был лежебокой, и к часу, когда я соизволил выйти из спальни, дворецкий по его приказу уже привез на автомобиле из соседнего замка Рыцаря Алой Розы. Я и сэр Харапо были представлены друг другу. Рыцарь непрерывно поглаживал свою черную длинную бороду и невнятно бормотал под нос, похоже плохо понимая, что происходит. Может, он хотя бы в будущем оценит по достоинству работу, которую я проделаю от его имени? А борода у него чудесная, изготовить такую по фотографии — пара пустяков.
Я пил предобеденный бокал рона для аппетита, когда в комнату вбежал де Торрес:
— Получена срочная депеша. Идемте со мной.
Я почти бегом проследовал за ним в лифт. Закрыв за нами бронзовые двери, лакей взялся за вентиль. Отделанная бронзой и полированным деревом кабина задрожала и двинулась вверх. Вентиль? В лифте?!
Должно быть, я произнес эти слова вслух, потому что де Торрес улыбнулся и гордо кивнул:
— Вижу, лифт произвел на вас впечатление. Неудивительно. В городах, кроме дешевой электроники и слабеньких электродвигателей, ничего не увидишь, а у нас… Леса с избытком снабжают нас топливом, паросиловые установки в изобилии вырабатывают энергию, пар качает воду. Гидросистемы — вот чудо современной техники. Чувствуете, как равномерно, без толчков поднимает поршень кабину?
— З-з-здорово!
Длиною поршень был не меньше ста метров, следовательно, гидроцилиндр глубоко зарыт в землю. Малейшая неточность в изготовлении крошечной детальки, ничтожный перекос при сборке системы, да что там перекос, микроскопическая трещинка в металле — и…
Глядя на капавшую из вентиля воду, я мысленно молился всем известным и неизвестным мне богам металлургии и облегченно вздохнул, лишь когда кабина наконец замерла. Поднявшись по крутой винтовой лестнице, мы попали в комнату в верхней части самой высокой в замке башни. Я ожидал увидеть здесь радиопередатчик или, на худой конец, телефон, но у маркиза были еще припасены для меня механические диковинки. В комнате стояла огромная, извергавшая пар и вонявшая горячим металлом машина с бесчисленными колесами, колесиками, шестеренками, кожаными ремнями, рычагами, циферблатами… От нее во все стороны отходили трубы самых разных диаметров, из сочленений труб капала вода, и вокруг суетились с полдюжины служащих в серых халатах.