Стальные когти
Шрифт:
— Нет, чертов ты макаронник, большинство этих священников даже не знают толком, для чего Господь наградил их членами. А если и знают, то занимаются лишь суходрочкой — ведь стоит им согрешить с живой женщиной, и они попадут прямиком в ад. Вот почему у них ладони обычно заростают волосами — они слишком много дрочат. — И он, качаясь, направился вверх по лестнице.
Но когда с танкового завода в Штутгарте стали прибывать первые «тигры», гауптшарфюрер Метцгер получил наконец первое подтверждение того, что его подозрения в отношении Ханнелоре были, скорее всего, обоснованными. Марио, как
— Ничего, синьор. — Мальчишка выразительно пожал плечами. — Никто не приходить.
Метцгер показал на расстегнутую ширинку Марио.
— Возможно, ты сам приходить к ней. — Он передразнивал ломаный немецкий Марио. — И мало-мало дрочить, а?
Мальчишка густо покраснел и принялся лихорадочно застегивать ширинку. Метцгер протопал по лестнице вверх. На его широком глуповатом лице играла беззаботная улыбка. Но она немедленно исчезла, когда Ханнелоре крикнула ему:
— Обязательно вытри свои проклятые грязные сапоги, прежде чем вваливаться в квартиру!
Метцгер побагровел и с яростью уставился на дверь, точно перед ним был один из новобранцев, которого он хотел поставить на место. Однако прежде чем войти в их маленькую квартирку, он все равно старательно вытер ноги — так, как сказала ему жена.
Ханнелоре полулежала на диване в одной черной ночной рубашке из искусственного шелка. Почему-то ее щеки покрывал румянец. Судя по всему, на ней не было трусиков. «Очевидно, это из-за жары», — решил про себя Мясник.
— Ну что, вытер сапоги? — спросила она, не глядя в его сторону.
— Да, — прорычал он. — Я вытер оба своих сраных сапога. Тебе не нужно кричать мне об этом — я же не глухой.
Она села, широко раздвинув ноги. В глаза Метцгеру бросилась густая поросль темных волос внизу ее живота.
— Послушай, Ханнелоре, неужели ты должна сидеть вот так? — пробурчал он, стягивая с себя кожаную портупею с кобурой.
— Как? — Она посмотрела на него с вызовом.
— Точно шлюха с Реепербана [10] ценой в пять марок за час, — процедил Метцгер и ткнул себя толстым пальцем в грудь. — Черт побери, я — старший унтер-фюрер батальона СС «Вотан», человек, который не раз проливал свою кровь за отечество, народ и фюрера. У меня есть определенное положение, которому я должен соответствовать.
10
Реепербан (Рипербан) — знаменитый квартал развлечений в Гамбурге.
— Единственное положение, которому ты можешь соответствовать — это положение лежа на своем толстом брюхе, когда ты валяешься на мне и втыкаешь в меня свой член, — с презрением ответила она. — Больше ты вообще ни о чем не способен думать.
— Эй, смотри, поосторожнее! — вспыхнув от гнева, Метцгер стиснул кулаки. Он с удовольствием ударил бы ее. Но было слишком жарко. К тому же он думал поразвлечься с ней после ужина. Поэтому он просто плюхнулся в кресло и вытянул вперед ноги: — Снимай с меня сапоги!
Вздохнув, Ханнелоре склонилась перед ним и стащила с ног Метцгера сначала один сапог, а потом второй.
— А тебе я бы посоветовал все-таки носить трусики, — произнес Мясник. — Что, если к тебе войдет Марио и увидит, как ты разлеглась на диване в таком вот виде? Знаешь же, каковы эти чертовы итальяшки: им стоит только взглянуть разок на то, что у женщин находится между ногами, — и они уже сходят с ума и расхаживают вокруг с торчащими членами. — Метцгер фыркнул и, немного подумав, добавил: — Впрочем, может быть, Марио не стоит бояться. Он в целом неплохой парень, к тому же еще слишком молодой. Скорее всего, просто занимается онанизмом, вместо того чтобы лезть на баб. Но вот его папаша — это уже другое дело…
— Ты просто отвратителен! — вздохнула Ханнелоре. — Сам все время думаешь только об этом. — Она с раздражением уставилась на него. — Непонятно, как ты вообще находишь время для того, чтобы исполнять свои обязанности на военной службе, когда у тебя вся голова забита только одними скабрезностями. Надо же, подумать такое о Марио! — Она рассерженно откинула назад голову. — Ему же едва исполнилось шестнадцать.
Метцгер надулся.
— Знаешь ли, милая, когда мужчина сражается за свою страну и не видит ее в течение целых двенадцати месяцев, то, возвратившись домой, он ожидает несколько более…
Он не сумел докончить фразы — в этот момент громко зазвенел дверной колокольчик.
Метцгер вздрогнул.
— Кто, черт подери, будет звонить в дверь в такое позднее время? — злобно закричал он. — Они что там, думают, что это место — что-то вроде военного пересыльного пункта, или что?
Он замолчал, увидев, что дверь отворилась, и в ней показалась грузная фигура Шмеера. В руках он держал металлическую кружку для сбора пожертвований. Пухлое лицо партийного бонзы было очень похоже на рыло одной из свиней, которых он сам выращивал на своей ферме до того, как после прихода нацистов к власти в 1933 году занять пост гауляйтера Северной Вестфалии.
— Сбор средств в рамках «Зимней помощи» [11] ! — пророкотал он, потряхивая кружкой для сбора пожертвований. — Дайте несколько пфеннигов, чтобы помочь нашим парням на фронте! — Вдруг он заметил гауптшарфюрера. — А, это ты, Метцгер! Не знал, что ты сейчас дома.
Ханнелоре торопливо бросилась в спальню, чтобы накинуть на себя халат. Маленькие глазки Шмеера жадно проследили за тем, как под тонким пеньюаром колышутся ее пышные бедра.
— Да, такие сокровища можно продавать килограммами, и всегда будут желающие купить это, не так ли, Метцгер? — Гауляйтер с видом знатока подмигнул Мяснику. — Да, жарковато сейчас, даже для июня!
11
«Зимняя помощь» — общественный фонд, призванный содействовать государству в оказании помощи безработным и бедноте. Основан 13 сентября 1933 г. — Прим. ред.
Не дожидаясь приглашения, он плюхнулся в ближайшее кресло. Старые пружины кресла взвизгнули, протестуя против его непомерного веса. Вытащив из кармана большой платок, Шмеер вытер влажное от пота лицо.
— Я прошагал, должно быть, целых десять километров с этой кружкой, собирая чертовы пожертвования, — пожаловался он Метцгеру. — Почему, интересно, этим не могут заниматься полные сил юноши из гитлерюгенда? Впрочем, видимо, таков наш удел, удел старых бойцов партии — мы обязаны не выпускать из рук нашего знамени. — Он облизал губы: — Боже, как же пересохло в горле!