Станция Одиннадцать
Шрифт:
– «Сон в летнюю ночь», – объявил Гил, разрешая тупиковую ситуацию. – Думаю, самое время для фей.
– Что, вся наша компания в сборе?
– Ты лучше выкликай каждого порознь соответственно списку.
Джексон играл Мотка уже с десяток лет и единственный сегодня справлялся без сценария. Даже Кирстен пришлось дважды взглянуть на текст – с тех пор как она исполняла роль Титании, прошли недели.
– Здесь как-то тихо, правда? – произнес Дитер, стоявший рядом с Кирстен.
– Даже страшновато. Помнишь, как мы в прошлый раз здесь были? За нами через весь город шли десять или пятнадцать детей, потом они смотрели репетицию.
– Твой выход, – подсказал Дитер.
– Я же ничего не путаю? – Кирстен вот-вот было пора на «сцену». – Они все вокруг нас толпились.
Дитер нахмурился, бросив взгляд на пустую дорогу.
– …но отойдем! – произнесла Александра в роли Пака. – Смотри: вот Оберон.
– А
– К добру ли эта встреча при луне, надменная Титания?
Саид держался с царственностью, в которую Кирстен когда-то влюбилась с первого взгляда. Даже здесь, на парковке, в этом пекле, с влажными пятнами на футболке и в драных на коленях джинсах, его все равно можно было с уверенностью назвать королем.
– Что это? Ревнивый Оберон? – уверенно шагнула вперед Кирстен.
Они с Саидом встречались два года, пока четыре месяца назад Кирстен не переспала со странствующим торговцем – наверное, от скуки. Сейчас они вместе играли в «Сне в летнюю ночь», и Кирстен не могла смотреть Саиду в глаза.
– Умчимся, феи! Мне вид его и ложе ненавистны.
Донеслись смешки. Саид ухмыльнулся.
– Господи, – расслышала Кирстен бормотание Дитера, – ну вот обязательно, что ли?..
– Стой, дерзкая, – произнес Саид, растягивая слова. – Иль я тебе не муж?
«Дорожная симфония» столкнулась с той же проблемой, от которой повсеместно страдали любые сборища людей еще до катастрофы и, без всяких сомнений, даже в доисторические времена. Взять, например, третьего виолончелиста: он уже несколько месяцев пытался взять Дитера измором, ведь тот имел неосторожность заметить, как рискованно играть на инструменте в опасной местности – при хорошей погоде звуки разносились на милю. Дитер в свою очередь затаил немалую обиду на вторую валторнистку, которая однажды что-то сказала о его игре. Обида не осталась незамеченной – валторнистка считала, что Дитер ведет себя мелочно. Однако в рейтинге тех, кто не нравился ей самой, Дитер находился куда ниже седьмого гитариста. В труппе на самом деле не было семи гитар, но у гитаристов возникла традиция не менять свои номера, когда их коллеги умирали или уходили из оркестра, так что сейчас в активе «Симфонии» числились четвертый, седьмой и восьмой. Местонахождение шестого оставалось под вопросом.
Репетиция «Сна в летнюю ночь» на парковке подошла к концу, и теперь участники растягивали фон для пьесы между повозками – «Симфония» пробыла в Сент-Деборе уже много часов, почему шестой так и не появился? В общем, возвращаясь к теме седьмого гитариста: он видел настолько плохо, что не мог выполнять большую часть ежедневной работы, связанную с починкой, охотой и так далее, но это было бы терпимо, найди он другой способ помогать, чего он не сделал. Вторая валторнистка считала его балластом. Седьмой гитарист, нервный и боязливый из-за почти полной слепоты, когда-то мог видеть относительно хорошо при помощи очков с толстенными линзами, однако потерял их шесть лет назад и с тех пор жил среди сливающегося в один зависящий от времени года цвет пейзажа: летом в основном зеленого, зимой – серого и белого. В поле его зрения вдруг появлялись расплывчатые фигуры, которые исчезали быстрее, чем он успевал понять, кто перед ним. Он не мог понять, что вызывает головную боль – попытки напрячься и хоть что-то увидеть или тревога от невозможности увидеть, кто к нему приближается. И ситуацию никак не улучшала первая флейта – она постоянно громко вздыхала, когда ему приходилось прерывать репетицию, чтобы переспросить ноты.
Однако первую флейту куда больше раздражала вторая скрипка. Август вечно пропускал репетиции, взламывая очередной дом вместе с Кирстен и до недавнего времени с Чарли. Словно он считал «Симфонию» сборищем мусорщиков, которые попутно исполняют музыку.
«Если ему ближе мусорщики, – заявила флейтистка четвертому гитаристу, – то почему к ним не присоединяется, м?»
«Ты же знаешь скрипачей», – ответил тот.
Август же злился на третью скрипку, которая любила отпускать оскорбительные комментарии о нем и Кирстен, хотя они были всего лишь близкими друзьями и даже заключили тайное соглашение по этому поводу – друзья навсегда и ничего больше, – когда однажды выпивали с местными за разрушенной автобусной станцией на южной оконечности озера Гурон. А третья скрипка презирала первую из-за давнего спора о том, кто израсходовал последнюю баночку канифоли. Первая скрипка прохладно относилась к Саиду, ведь тот отверг ее заигрывания в пользу Кирстен, которая изо всех сил старалась не обращать внимания на привычку альтистки время от времени вставлять в речь французские словечки, как будто хоть кто-то еще во всей чертовой «Симфонии» знал этот язык. Альтистка тайком ненавидела еще кого-то, и так далее. И вся эта подборка мелких ревностей, неврозов, нераспознанных случаев посттравматического
Иногда люди покидали «Симфонию», но те, кто оставался, понимали нечто, о чем редко заговаривали вслух. Цивилизация сохранилась лишь в эдаком архипелаге из небольших городков. Их жители отбивались от диких животных, хоронили соседей, жили, умирали, страдали бок о бок в те кровавые годы, что последовали после катастрофы. Люди выживали, когда смерть казалась неминуемой, и держались вместе, пока не наступило затишье. В таких местах незнакомцев не очень-то жаловали.
«В маленьких городках было непросто и тогда», – однажды сказал Август в три часа ночи холодной весной около Нью-Феникса. Это был единственный раз, когда Кирстен с кем-то говорила на такую тему. Ей было пятнадцать (Августу соответственно восемнадцать), и она пропутешествовала с «Симфонией» всего год. В то время Кирстен почти не могла спать по ночам, поэтому часто сидела с дозорными. Август помнил жизнь до пандемии как бесконечную череду детей, которые окидывали его взглядом и выдавали что-то вроде «А ты не местный, да?» с разными акцентами. Подобные встречи перемежались постоянными переездами. Если в смехотворно простом мире, где еда лежала на полках супермаркетов, вода текла из кранов, а для путешествия достаточно было занять место в машине и ехать, оказывалось сложно прижиться в новом месте, сейчас это стало в десятки раз труднее. Ад составляли флейтисты или те, кто использовал последнюю канифоль, или те, кто пропускал большую часть репетиций. Однако правда заключалась в том, что труппа была их единственным домом.
После прогона «Сна в летнюю ночь» Кирстен стояла у повозок и с силой прижимала ладони ко лбу, стараясь отогнать головную боль.
– Ты в порядке? – спросил Август.
– Ад – это другие актеры, – сказала Кирстен. – И бывшие парни.
– Общайся с музыкантами. Думаю, мы зачастую более вменяемы.
– Хочу прогуляться, поискать Чарли.
– Я пошел бы с тобой, но сегодня отвечаю за обед.
– Ничего, сама схожу.
Город охватило вечернее оцепенение; солнце садилось за горизонт, а тени на дороге становились длиннее. Асфальт здесь, как и везде, постепенно исчезал, испещренный глубокими трещинами и рытвинами, сквозь которые пробивались сорняки. На краю тротуара, вдоль овощных грядок, росли полевые цветы, щекотавшие лепестками вытянутую руку идущей вперед Кирстен. Она миновала «Мотор-Лодж», где жили старейшие семьи города. Постиранное белье хлопало на ветру, двери в комнаты мотеля были открыты, а между помидорными грядками играл мальчишка с машинкой в руках.
Кирстен радовалась, что она наконец одна, вдали от шумной «Симфонии». Можно было смотреть на вывеску «Макдоналдс» и робко мечтать; если видеть только небо и вывеску, казалась, что вокруг по-прежнему старый мир и Кирстен сейчас заглянет туда, чтобы перекусить бургером. В прошлый раз, когда она была в этом городе, в «Айхопе» жили три-четыре семьи, однако сейчас ресторанчик был заколочен, а поперек двери красовалась прибитая доска с нарисованным серебристой краской знаком – что-то вроде строчной «t» с еще одной черточкой ниже. Два года назад за Кирстен таскалась целая ватага ребятишек, а теперь она заметила только двоих – мальчика с игрушечной машинкой и девочку лет одиннадцати, которая наблюдала из-за двери дома. У заправки, окна которой закрывали куски простыней в цветочек, дежурил мужчина в зеркальных солнечных очках и с ружьем. Закрыв глаза, на шезлонге у бензоколонки лежала молодая женщина на позднем сроке беременности. Вооруженный человек посреди города заставлял задуматься, что здесь небезопасно – может, они недавно подверглись налету? – хотя вряд ли ситуация настолько плоха, раз беременная женщина спокойно загорает. Бессмыслица. В «Макдоналдсе» жили еще две семьи, куда они делись? Поперек его дверей была тоже прибита доска с таким же странным символом.
«Вендис» представлял собой низкое квадратное здание, которое кто-то словно слепил из набора разных элементов во времена, когда архитектурные принципы мало волновали строителей. А вот двери у ресторанчика были красивые – деревянные и массивные; кто-то даже вырезал ряд цветов вдоль резной ручки. Кирстен обвела пальцами их лепестки и только потом постучала.
Сколько раз за два года путешествий без подруги она представляла себе этот миг? Как постучит в дверь, украшенную цветами, как Чарли откроет с ребенком на руках, как шестой гитарист будет улыбаться за ее спиной, слезы и смех!.. «Я так по тебе скучала».