Станешь моей победой
Шрифт:
И снова тишина.
Боль заглушаю никотином и алкоголем. Но недельный запой облегчения не приносит. Пару раз в пьяном угаре я срывался к Тихой, но друзья меня вовремя тормозили.
— Сава! Стопари уже! — в очередной раз сдерживает мой порыв Чехов.
— Не могу! Она нужна мне, — сидя на полу в коридоре, допиваю вискарь, выцеживаю все до последней капли.
— Посмотри, в кого ты превратился! — взрывается Жора и, схватив меня за грудки, вынуждает подняться на ноги. — Подотри сопли и смирись с тем, что вы больше
— Что ты несешь?! Она все еще моя девушка! — выражаю ярый протест, взращенный никому не нужными чувствами.
— Бывшая девушка, Савельев! Быв-ша-я! — бомбит Чехов чертову правду. Прочесывает безжалостно, вспарывая мне нутро.
Отталкиваю Жору и иду в гостиную. Чтобы хоть как-то приглушить бушующие эмоции, с размаху валю плазму на пол. А потом в башке что-то замкнуло, словно пришло озарение, которое я так долго ждал. Будто по какому-то щелчку, снимающему гипноз, вдруг отчетливо осознал, что она действительно ушла. Ни на пару часов, ни на ночь, а навсегда.
Бывшая…
Это слово совсем не вяжется с твоим именем. По всем параметрам ты — моя настоящая. Но только почему-то я не могу тебя касаться, не могу часами слушать твой голос и похищать в свои объятия посреди ночи. Странно любить тебя и не иметь возможности признаваться в этом каждый день.
Бывшая… Ровно как и чужая.
В какой момент мы стали друг другу никем? Почему из всех прилагательных, ты выбрала именно это? Ведь те чувства, которые я к тебе испытываю, не могут стоять в одном ряду с посторонним человеком. Значит, ты все еще моя.
Бывшая… Это что-то из прошлого.
Но ты все еще в моем сердце. Здесь, в настоящем. И у меня язык не поворачивается говорить о тебе в прошедшем времени.
Тихая… Аня… Я должен попытаться все исправить! Я должен все изменить! Иначе буду до конца своих дней жалеть об упущенном шансе на спасение.
— Мне надо ехать! — завожу старую пластинку, перепрыгивая осколки плазмы.
— Да, блядь! Мир! — хватается за голову Писатель. — Я тебя сейчас просто вырублю! Заебал пороть горячку.
— Я поеду к Ане и верну ее. Захочет уйти, тогда ей придется сравнять меня с землей, — обхожу друга и пытаюсь найти ключи от машины, которые вчера спрятал Султан, чтобы я не сел за руль под легким градусом румынской настойки.
— Будешь унижаться? — прилетает мне в спину.
Глупо надеяться, что Чехов когда-нибудь меня поймет…
Изо дня в день мне приходится сталкиваться с болезненными воспоминаниями и понимать, что Ани больше не будет рядом. С ее уходом в душе образовалась пустота, которую никак не удается заполнить.
Так готов ли я унижаться и умолять ее вернуться?
— Чехов… Я готов каждый раз наступать себе на горло, задвигать гордость, лишь бы Тихая была рядом… Жора! — толкаю на выдохе. — Она идеальная, понимаешь? Она хорошая. И если бы я не был уверен в ее чувствах, давно забил бы на эту любовь.
Жора пожимает плечами и смотрит на меня так, мол: «С тобой, придурком, бодаться бесполезно. Делай что хочешь»!
— Тебе нельзя ехать к ней в таком состоянии. Ты в зеркало себя видел? — говорит Чехов, смирившись с ситуацией. — Сначала проспись, юный виконт де Вальмон, а потом я отвезу тебя к молодой Сесиль де Воланж.
Да, Писатель прав — в таком виде заявиться в доме Тихой я не могу. Для начала мне нужно протрезветь.
А что может быть лучше ледяного душа?
Скидываю шорты, забираюсь в кабину и проворачиваю кран на максимум. Поток воды тут же хлещет по лицу, по плечам, спине. Я закрываю глаза и наслаждаюсь ощущением холода, который заставляет сердце биться быстрее. Ледяные капли освежают голову, приглушают гудящие мысли, остужают внутренний пожар. Так я стою до тех пор, пока не начинаю дрожать.
Быстро смахнув с тела влагу полотенцем, достаю из шкафа костюм. Но не спортивный, а именно, мать вашу, классический. С брюками и пиджаком. Его я покупал, чтобы пару раз выступить с речью на благотворительных вечерах, которые устраивает отец через каждые полгода.
— Это что за маскарад? — кривится Писатель. — Знаешь, Савельев, нет ничего хуже влюбленного мужика.
Я на эту колкость не реагирую. Матерясь, пытаюсь справиться с галстуком, но хоть убейте, не помню, как вяжутся узлы.
— Сейчас этот шнур на шее носят только задроты и офисные планктоны.
— А ты, я смотрю, тот еще модник! — рявкаю раздраженно на Писателя.
Убираю удавку обратно в шкаф и, скрипя зубами дождавшись, пока Его писательское Высочество соизволит оторвать задницу от дивана, срываюсь к Ане, по пути заезжая за цветами.
Да, я действую необдуманно. Не знаю, что скажу ей при встрече. Не знаю, смогу ли сохранять спокойствие при разговоре с родителями Тихони — здесь нет никакой гарантии. А что если ее отец не пустит меня даже на порог дома? А вдруг Аня не выйдет ко мне? Но как бы там ни было, обратной дороги нет. Я обязан попытаться. Ради нее. Ради нас.
Ради нас, блядь, в первую очередь!
Около участка Тихой поправляю слегка влажные после душа волосы, поправляю пиджак, оттягивая его за лацканы, и несколько раз трясу часами на запястье. Но даже «ассорти» из брендов, которые в общей сумме обошлись мне около ляма, не придают уверенности.
Скрип калитки. Тяжелые шаги. Стук в дверь. Задержка дыхания.
Сердце на размах. Душа на разрыв.
Тихий шорох. Смешанные голоса.
И дверь открывается.
— Здравствуйте! Мне нужно поговорить с Аней, — выпаливаю без лишней паузы и только сейчас догоняю, что передо мной стоит отец Тихой.