Становой хребет
Шрифт:
И опять догнала и охватила гарцующего казака уже закоренелая боль-тоска… «Должно быть, нашла коса на камень, — подумалось ему, — я не могу уступать, она тоже такого калибру. С норовом и командирством. Эх, Марфуша…»
К обеду приметили засёдланную лошадь, обрывающую метёлки травы у зарослей кустарника. Якимов остановил подводу, долго водил биноклем вокруг и велел сыновьям разведать, в чём дело.
Спирька с Егором наперегонки поскакали, с трудом изловили резвую кобылицу под дорогим седлом и ковровой попоной. Рысью вернулись назад. Якимов молча глядел на неё, обгрызая прокуренный ус. На ковре густо ссохлись подтёки крови.
— Яков! Марфа куда ездила позавчерась?
— На охоту…
— Отведи кобылицу подале в кусты и пристрели. Ну, вражье семя! Ну, девка! — И вдруг захохотал: — Вся в меня, стерва! Отжениховался купчик… До русских баб лакомец. Ухайдакала… Не вздумай кому болтнуть, Егор.
— Не скажу, — хмуро отозвался Быков.
Человек тридцать конных гнали через степь напрямки стада орущих овец, табуны отборных лошадей и отъевшихся за лето бычков. По ночам выставляли караулы, за старшего атаманил Якимов. Он сразу ввёл военную дисциплину, не велел пьянствовать и шкодить во встреченных посёлках.
Сам Упрятин укатил на лёгких дрожках вперёд под охраной десяти казаков. Всё пока шло миром, но чем ближе пододвигался город, тем жёстче и осторожней становился Якимов. Коней своих на биваках не выпрягал, только ослаблял упряжь и подвешивал торбы с ячменём им на головы.
Сыновья по очереди дежурили у накрытого непомерным тулупом пулемёта, до рези в глазах вглядывались в осеннюю темь. Егор их подменял, щупал и оглаживал загадочный «Льюис», холодным зверем дремлющий до поры до времени.
Подмывало стрельнуть из неизвестного оружия, отогнать в своё дежурство бандитов и заслужить похвалу казаков. Яков обучал его управляться с пулемётом, потчевал для сугрева и храбрости утаённым от отца спиртом. Есаул приметил пьянство Якова на посту и при всех отхлестал за это кнутом.
Однорукий взбеленился, полез на отца, а с тем и многими руками не совладать. Пришлось казакам крепко связать Якова. В дозоры больше отец его не назначал и грозился прибить за непокорность. Как ни сторожили скот, но лихие воры одной ночью бесшумно отбили от косяка десяток лошадей.
Есаул долго изучал следы, наконец, определил, что конных было всего трое, послал вдогонку за ними двоих опытных и сметливых посельщиков. Через сутки те догнали отряд, привели лошадей вдвое больше.
Вскоре добрались до постоялого двора на окраине Харбина. Разбили скот по загонам и загуляли. Упрятин пил со всеми вместе, прихваливал и обдирал догола помощников в карты, а потом, натешившись их горем, возвращал выигрыш и посылал за водкой.
Егор с Пронькой по молодости лет, а Спирька от язвы не участвовали в кутежах, охраняя ночами загоны. Упрятин сам проверял их службу, обещался хорошо заплатить. И заплатил авансом, не обманул.
Торги ещё не начались. Егор с нетерпением посматривал на дальние улицы, хотелось поглядеть город, побродить в лавках и магазинах, побывать в знаменитом цирке, где, по рассказам творят неимоверные чудеса фокусники, глотают огонь и казачьи шашки, поднимают многопудовые тяжести силачи.
В день открытия ярмарки хлынул народ. С помощью Якимова Егор с выгодой продал свой скот и зашил деньги в облезлую шапку.
5
Яков не раз бывал в Харбине, знал город, как свои пять пальцев единственной руки, и взялся знакомить с ним Егора и Спирьку.
С его слов они узнали, что Харбин сравнительно молод, заложен в 1898 году на берегу реки Сунгари в связи с постройкой Россией Китайской Восточной железной дороги (КВЖД).
Трое казаков начали свой осмотр с вокзала, побывали у огромного здания Железнодорожного Собрания, побродили по примыкающему к нему большому парку и улицам — линиям Корпусного городка, где русские железнодорожники имели свои дома и приусадебные участки.
Средняя часть Харбина именовалась Новым городом, а к нему примыкали районы: Пристань, Нахаловка, Славянский городок, Фу-дзя-дзя — китайский городок и на окраине — Саманный городок.
У входа на пустынный пляж кособочилась табличка с грозной надписью: «Солдатам и собакам вход воспрещён!»
На идущей от вокзала Китайской улице расположены гостиницы. Яков тащил своих спутников всё дальше, по улицам Артиллерийской, Новоторговой, Мостовой. На Большом проспекте раскинулся чудной красоты бревенчатый собор.
Побывали аргунцы в большом магазине с вывеской: «И. Я. Чурин и K°» — известного по всему приамурью торговца. Обедали горячими закусками в китайском ресторане «Цан», а потом снова пошли по многоязычному и шумному «Маленькому Парижу», как Харбин с гордостью называли сами жители.
Зелёный базар, русское кладбище и неподалёку китайский храм Ци-ла-сы, закрытый конвент ордена «Урсулинок» для барышень, где преподавали польские монашенки, лицей Святого Николая для мальчиков… реальные и коммерческие училища… гимназии… русское коммерческое собрание… украинский клуб… грузинский клуб… политехнический институт…
Совсем недавно в этом городе жизнь протекала чинно и благородно. Устраивались костюмированные балы и симфонические концерты, имелись свои, высокого уровня оперетта, драмтеатр и балетная труппа, сюда приезжали со всего мира на гастроли выдающиеся пианисты и скрипачи…
Но грянула в России революция. В ней обе враждующие стороны отстаивали свои идеалы… Время вершило Историю и не знало милости. Оно превратила этот тихий уголок на берегу реки Сунгари, где даже китайцы старались говорить на русском языке, в огромное чистилище судеб.
Осколок Русской Империи…
По ночам вспыхивали перестрелки, разномастный люд переполнял шумные улицы и кабаки, щекоча нервы страстями.
Цокали о камни мостовых деревянные сандалии загнанных работой рикш-китайцев с болтающимися косичками на головах, размалёванные китаянки срамных домов цеплялись к мужчинам на каждом углу, семеня за клиентами исковерканными в младенчестве ножками в колодках.
С ними успешно конкурировала белая пыль, бывшие жёны и дочери бывших офицеров и дворян, перемолотых жерновами революции. Лоточники продавали сладости вместе с презервативами и открытками буддийских пагод.