Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы
Шрифт:
На Девичьем поле в 1769, 70 и 71 годах был открыт первый казенный народный театр; в нем давались представления бесплатно по воскресным, праздничным и викториальным дням. На содержание театра, на наем комедиантов и музыкантов определено было отпускать на каждый год по 300 рублей из подлежащих до московской полиции доходов.
Содержать этот театр и давать представления обязался уволенный от дел бывшей Московской гоф-интендантской конторы канцелярист Илья Скорняков, и это обязательство исполнял три года в летнее время, начиная с недели после Святой и до осени, до Покрова дня. Представления были: «комедиянские-увеселительные» интермедии и курьезные шпрынгмейстерские действия. Представления начинались в 3 часа и оканчивались в 6 часов; «позывку» же для собирания народа музыкантам на трубах или валторнах было приказано начинать в начале первого часа. С появлением
А. Васнецов. Книжная лавочка. 1870-е гг.
В екатерининское время Девичье поле от слободы до монастыря не было так широко, как нынче; в его поймах стояли не фабрики, не сады господские, но огороды монастырские и рощи.
Гул колоколов с церквей московских сладко пел по этим рощам; но сладок ли он был для заключенных вместе с царевной Софьей в ограде монастырской? На Остоженке, подле церкви Успения, почти на Буйвище (кладбище) жил Козьма Макаров, старший письмоводитель канцелярии Петра. Светлый домик Макарова прямо смотрел на Девичий монастырь, и говорили в то время, что сам хозяин должен был смотреть только на поле к монастырю. Император нередко бывал в этом домике, он грустил здесь и говорил о строптивой сестре своей Софье. Хозяин этого домика погребен в церкви Успения; над ним долго стоял его родовой образ св. Харлампия.
Брат этого Макарова по отцу, Алексей Васильевич, был любимым кабинет-секретарем Петра I; Гельбиг говорит, что царь будто взял его к себе и составил его счастье за то, что он был очень толковый мальчик и занимался у него списыванием секретных бумаг. Макаров был неграмотен и копировал механически. Известие это неправдоподобно: как же в таком случае Макаров мог прочесть несчастному Шафирову смертный приговор и потом объявить ему помилование? Макаров был женат на дочери дьяка Московского Военного приказа И. П. Топильского – он сговорен был в Москве, но свадьба его состоялась в Петербурге.
Из имеющейся у нас рукописи видно, что по указу Топильский со всею своею свитою прибыл в Петербург, и 6 февраля 1715 года происходил в Исаакиевской церкви, по церковному обычаю, обряд бракосочетания, который совершал иерей Алексей, прозванием Грач, в присутствии царя и многих знатных особ, и потом все пошли в дом его величества, где новобрачные были посажены под устроенными двумя балдахинами.
После публичного стола новобрачных все гости проводили до дома Макарова. На другой день «в дом новобрачных приезжал государь, потчевал венгерским и сам, по своей высокой милости, про их здоровье изволил выпить рюмку. После кушаньев забавлялись музыкою и танцеванием разных персон переменяемых, в удовольствовании всяких конфет и деликатных закусок и напитков». На бракосочетании были: отцом – сам государь и матерью – царица и свет. кн. Меншикова; братья А. А. Вейде и князь Василий Володимирович (?); сестры: княгиня Настасья Петровна и Марфа Андреевна (?), маршал князь Ягужинский, форшнейдер Мешукоб (?), ближняя девица, вдова да Балкова (де Балк); шафера: Игнатий Муханов, Прокопий Мурзин, Иван Кочетов, Семен Алабердеев, Ермолай Скворцов, Никита Витгоф, Иван Синявин.
Голиков говорит, что Макарова Петр, как уже упомянуто выше, заметил еще мальчиком, в бытность свою в Вологде, определил сперва к себе писцом и затем уже произвел в кабинет-секретари, и с тех пор он неотлучно состоял при царе и сопутствовал Петру даже во всех заграничных его путешествиях; Макаров пользовался большою доверенностью царя и хранил у себя значительные казенные суммы; он приводил в исполнение тайные приказы государя, неизвестные даже Правительствующему Сенату, и напоминал последнему о его обязанностях, для чего и был оставлен в Москве в 1723 году.
Макаров пользовался большою доверенностью и императрицы Екатерины I и даже, по словам Бантыш-Каменского, вспомоществовал ей в получении престола. На сделанный ему вопрос почетнейшим духовенством и всем генералитетом: оставил ли покойный император духовное завещание или нет? – отвечал, что незадолго до последней своей поездки в Москву государь уничтожил духовную, прежде им написанную, и намеревался составить другую с этою мыслью, не раз выраженною вслух, «что, если народ, возведенный им на высочайшую степень славы и могущества, в состоянии забыть его благодеяния, то не желает он посрамить последней воли своей; буде же россияне умеют ценить подъятые им труды для благоденствия их, ему не нужно излагать на бумаге намерений, торжественно уже объявленных». Феофан Прокопович и Меншиков подтвердили слова Макарова, несмотря на голоса некоторых противников этой речи. Макаров был произведен императрицей Екатериной в генерал-майоры и на другой год сделан тайным советником.
Сверх того он получил несколько деревень. В конце царствования Екатерины Макаров покинул свою придворную службу. При вступлении на престол Петра II он был назначен президентом Камер-коллегии. При императрице Анне Иоанновне он все еще состоял в этой должности. Он умер в 1750 году, в кругу своего семейства. Дочь его от второго брака была замужем за генерал-аншефом князем М. Н. Волконским.
Внук этого Макарова, Михаил Николаевич Макаров, известен своими многочисленными литературными трудами. Он принадлежал, как и его однофамилец, издатель «Московского Меркурия», к числу ревностных карамзинистов; свою литературную деятельность он начал семнадцати лет изданием «Журнала для милых» (1804). Макаров, как сам позднее сознавался, в первый раз встретил Карамзина в типографии и тотчас же поднес ему билет на «Журнал для милых». Карамзин поблагодарил его и сказал: «В первый раз еще вижу детей журналистами». Он знал уже журнал Макарова: содержание журнала была пустота с сентиментальностью и какое-то жалкое и бессильное поползновение к непристойности.
«Северный Вестник» Мартынова по выходе первой книги дал совет, чтоб «милые ив руки не брали этого журнала». Юный Макаров начал издавать его с помощью одного студента Славяно-греко-латинской академии, И. В. Смирнова; целью его было не одно угождение «милым», но опровержение обвинений Шишкова, направленных против Карамзина, однако во всем журнале и подозревать нельзя такого героического предприятия! Полемика была поручена сотрудницам, известным только одним издателям.
По словам М. А. Дмитриева, сотрудницами его были две кроатки, по обстоятельствам приехавшие в Москву, очень юные девицы – княгиня Елизавета Трубеска и сестра ее А. Безнино. Они учились по-русски у того же студента Смирнова. Им-то вверена была критика. Журнал не мог, однако, продолжаться. Тогда издатели уговорили одну из сотрудниц издавать другой, от своего имени. Она не задумалась и немедленно объявила в газетах о новом журнале «Амур» и перевела свою фамилию по-русски, т. е. вместо «кн. Трубеска» подписывалась под программой «княжна Елизавета Трубецкая». Княжна такого имени и фамилии была известна в Москве в большом свете; можно себе представить, сколько хлопот стоило это бедному Макарову. Журнал не состоялся, и обе кроатки отъехали ни с чем за границу.
В 1811 году Макаров издавал в Москве «Журнал драматический», ежемесячно небольшими книжками: вышло всего 11 книжек. В журнале помещались пьесы драматические, театральные разборы, стихотворения и пр.; в нем борьба с последователями Шишкова была в полном разгаре. Позднее Макаров писал небольшие статьи о преданиях старины рязанской и московской, а также и библиографические известия о старых книгах: в «Наблюдателе», «Дамском Журнале», «Молве», «Репертуаре», «Отечественных Записках» и «Москвитянине».
Особенно интересны его рассказы о жизни недостаточных помещиков, осуждавших себя на вечное житье в подмосковных и других имениях. По словам его, жилые постройки их большей частью состояли из двух деревянных связей, разделенных сенями, которые, однако ж, впоследствии обращались иногда в приемную комнату, сени же прирубались с боков; все это было крыто соломенными снопиками, иногда тростником.
У некоторых господ бывали небольшие домики, выстроенные хотя и прочно, но без законов симметрии – кое-как; на этих домиках, вчастую на переднем фасе, между ужасными простенками, бывало только четыре окна, а над крышею торчала одна безобразно широкая и кривая труба, размалевываемая только для приезда гостей или для праздника известью. Печи в этих зданиях, худо складенные и после их топки неумело закрываемые, очень часто производили угар, и потому нередко случалось видеть хозяев с обвязанными головами. С этой стороны зимняя жизнь наших помещиков бывала для них не радостна. Некоторые из таких печей собраны были еще из самых старинных изразцов, на иных из них изображались и такие эмблемы, как, например: