Старая ведьма
Шрифт:
Василий распрямился. Прислушался к дождю. Постоял и снова увидел жалкого горбатого карлика.
«Василий, — спросил он себя, — да ты ли это? Что сталось с тобой, свободный человек? Куда делся твой рост, твоя широта, твой большой замах? Васька, да ты ли это?»
Тут он почувствовал на своем лице паутину. Быстро и гадливо смахнув ее, он увидел сочащиеся через стыки листов крыши оранжевые капли. В них отражалось пламя свечи.
Василий отвернулся. Ему не захотелось запоминать место течи.
«Капай, проклятая… Мне-то что…»
Кто знал, что эти
— Ну как, — спросила ожидавшая возвращения мужа Лина, — ты нашел, где протекает крыша?
— Это теперь, понимаешь, Линок, не имеет значения, — ответил он как-то очень звонко. — Лина, мы должны продать дом. Продать его к семи чертям, со всеми его пауками, паутиной!..
— А сами куда? Где мы будем жить? — спросила, садясь на кровати, испуганная Ангелина.
— Не знаю. Хоть под забором. Отдадим деньги в завком. В дирекцию, в кооператив… Хоть комнату да дадут, а потом увидим. Я продам его. Я расстанусь с ним… с моим кровопийцем и погубителем…
Ангелина тихо заплакала…
Он повернулся к ней спиной. Слезы ее на этот раз не трогали Василия.
XLIV
Сметанину не сиделось дома и вечером. Неуемная тяга к деятельности заставила его побывать на выпасе, проверить, как чувствует себя на озере водоплавающая, зайти к возвращенным белым свиноматкам… И когда все это было сделано, он вспомнил о разговоре с Ветошкиным, который откладывался со дня на день как не первостепенный. А теперь он подоспел в самый раз.
И вот Сметанин появился в благоухающем саду. Серый дог с лаем бросился на незнакомца, и тот вразумительно сказал собаке:
— Буде! — затем крикнул: — Аграфена!
Умная собака, увидев появившуюся Феню, пошла в тень. Вместе с Феней вышел и Павел Павлович.
— Чем имею честь быть полезен?
— Я Сметанин, из «Красных зорь».
Этих слов было достаточно для беспокойства Павла Павловича. Он уже знал об уводе белой свиньи у Серафимы Григорьевны, а также слышал, что Сметанин успешно возвращает своих колхозников, поразбредшихся за последние годы.
— Но я не к вам, прошу покорно, а к Аграфене Ивановне. — Сказав так, Сметанин перевел взгляд на Феню. — В начале того месяца мы ожидаем с флота Леонида Пастухова, и я хочу, чтоб он тебя встретил без этих холуйских кружевов.
Феня, слегка покраснев, опустила голову. В самом деле, в ее жизни многое изменилось с того дня, когда молодая свинарка, провожая на флот Леонида Пастухова, обещала ему достойно трудиться в родном колхозе. А теперь?..
Пусть были у нее причины для ухода из колхозного свинарника, но все же это не оправдание.
Была и ее вина. Она польстилась на легкую, денежную работенку.
После сказанных Сметаниным резких и прямых слов она окончательно поняла, насколько унизительна эта работа у Ветошкина.
— Позвольте, — вмешался
— Вы человек образованный, гражданин Ветошкин, и мне, мужику, не пристало вас учить. А наоборот, я должен учиться у вас. Вы, можно сказать, перебили наш разговор.
— Прошу прощения, товарищ Сметанин.
— Пожалуйста, — ответил Сметанин и продолжил разговор с Феней: — Так ты, Аграфена Ивановна, теперь же, при мне, сделаешь устное заявление своему хозяину о расчете. А через то воскресенье, ровно в двенадцать ноль-ноль, придет за тобой полуторка. Тихо, гражданин Ветошкин! Дайте ей сделать заявление…
— Но ведь он же не пишет мне, — сказала Феня.
— Это ты не пишешь ему…
— Я не пишу? Спросите Павла Павловича, я всегда через него посылаю письма, чтобы он в городской почтовый ящик их кинул.
— Значит, Павел Павлович кидает их не в тот ящик… Ну да на данном этапе это, можно сказать, не так важно. Пастухову я отписал, что ты девушка все еще самостоятельная, вернулась в колхоз заведовать племенным питомником белых свиней и что ему, Леониду Пастухову, запланирован пятистенный дом на будущую весну, а место второго механика всегда было за ним. — Как бы в подкрепление сказанного Сметанин ударил кнутовищем по голенищу и, повернувшись к Ветошкину, спросил: — У вас какие вопросы?
— Это невозможно. Я не могу отпустить Фенечку. Да и она, как вы видите, не хочет возвращаться. Не так ли, Феня?
Феня ничего не ответила.
— Ну что же ты молчишь, Фенечка?
— Я заявляю о расчете… Как положено, за две недели вперед.
— И то, — продолжил Сметанин, — только потому, чтобы дать вам возможность не остаться совсем одному… Как-никак хозяйство. Не покажете ли мне, прошу покорно, ваших крысок?
— Зачем?
— Есть у меня одно валютное соображение.
— Какое, какое?..
— Крысиный белый мех нынче на вывоз берут.
— Да? — заинтересовался Ветошкин. — Для каких же целей?
— Для «горносталевых мантий»… «Горносталя» повсюду без малого выбили. У нас он тоже, можно сказать, почти что заповедный зверь… А царям и царицам, королям и королевам различных заграничных держав мантии нужны.
— Но позвольте, товарищ Сметанин, у крысы значительно короче волосяной покров, нежели у горностая…
— Это верно. Но если ее кормить бобовой смесью со жмыхами подсолнечника и держать на улице, волос у нее густеет и делается длиньше. Может, уступите клеток двадцать для пробы? Плачу кормом. Прямой расчет.
Ветошкин задумался. Его мысли снова вернулись к уходу Фени. Подумавши так минуту-другую, он сказал:
— Я могу вам презентовать… то есть подарить отборных животных, если вы не будете настаивать, чтобы Фенечка вернулась в колхоз…
Сметанин опять хлопнул кнутовищем по сапогу:
— Наоборот. Я хочу с вас взять слово, что вы не будете колебать ее, можно сказать, неустойчивое сознание. И если вы этого слова мне дать не захотите, то Аграфена Ивановна может вас покинуть сегодня же. Учтите. Общий привет!