Старчество на Руси

Монахиня Игнатия

А сколько перенесли ученицы старца из Белевского монастыря за то, что исповедали это «новое» учение, за то, что научились в смирении сердца и наблюдении за своим внутренним человеком исповедовать истины Христовы? Прошло много страдальческих лет, прежде чем ученицы леонидовы были поняты и оправданы.

Эти труды и слезы, эти непрекращающиеся гонения и переселения старца Льва из монастыря в монастырь, из одной келлии в другую, эта твердость и непоколебимость его духа создали то, что старчество укрепилось как делание, как историческое явление, почему в жизни и деятельности последующих поколений оптинских старцев оно стало радостным и признанным духовным движением. Трудами смиренномудрого старца Макария подлинное

духовное слово святых Отцов-аскетов стало доступно широким кругам церковных людей, так как издания этих трудов Оптиной пустынью были обширны и всесторонни.

Промысл Божий почиет на делании всех поколений оптинских старцев, и в какой-то мере закономерно появление в этом старческом делании благостного образа старца Амвросия, болезненного, освобожденного от всех монастырских треб, по болезни находящегося на иждивении монастыря и ставшего вместе с тем как бы знаменем, апофеозом старческого трудничества, воистину воплощением старческих качеств. Образ старца Амвросия как бы извечен, как бы знаменует собой неповторимый путь делания русского старчества.

Здесь, при вникании в образ старца Амвросия, следует сказать наше посильное слово о русском старчестве вообще. Взявши образ старчества от великих Отцов Египта и Палестины, русское старчество творчески освоило это великое наследие, сделав его достоянием подлинно русским, в котором все было плоть от плоти и кость от кости нашего народа.

Прежде всего старцы сотворили внутри себя нового человека, живущего по законам великой новой Благодати христианской. Говорится о жизни оптинских старцев, что их внутренний человек, внутреннее делание старцев было сохранено в тайне даже от их келейников. Старцы жили перед Богом своей внутренней незримой жизнью, взращивая в себе духовного младенца. И в этом делании подвижники не имели границ, во всем, елико возможно, уподобляясь Христу и восходя к Нему. Таков был непостижимый внутренний образ русских старцев, образ духовного младенца, в радости и страхе предстоящего Богу во внутренней клети своей.

До сих пор не удалось дознаться, какой внутренний образ возрастил в себе непостижимый раб Божий, затворник Георгий Задонский, затворившийся от мира в молодые годы и рано скончавшийся. Только строки его незаурядных писаний выявляют эту сокровенную жизнь духа, которая любит все, радуется всему, утешается благоуханием человеческой души, умиляется красотой и движением Божиего мира. Из глубины того же внутреннего, смиренного и радостного духа блаженный старец Иван Иванович Троицкий мог воскликнуть о «сердечках людских, как они изукрашены!».

Сотворяя смиренным и радостным своего внутреннего человека, человека любовного, не боящегося внешних ограничений, старцы творили такого же нового внутреннего человека, не связанного ничем житейским, и во всех приходящих к ним. Иногда резко меняли судьбу и течение ее у одних, иногда, напротив, оставляли все внешнее без изменения. Старцы вливали новое содержание в приходящих к ним духовных детей. Одних руководили любовью, других – строгостью, даже неожиданной резкостью, и сотворяли новое бытие, новое мудрование и что самое главное – одаряли радостью непАдательной каждое духовное чадо свое, потому что для каждого из них находили, открывали, объясняли, выявляли его сущий первообраз, вникали в непостижимую тайну того, чтО вложил Творец и Создатель в каждую душу. И каждый, обретши этот свой изначальный первообраз, успокаивался душой, совершенно умирялся сердцем, принимал то, что было дано ему в руководстве его духовного отца, горячо любимого им старца.

Думается, мы не ошибемся, если скажем, что вот в этом образе руководства, в этом глубоком проникновении в судьбу человека, в этой радости о Господе предающихся в руководство старцу душ, в их преданности, доверии и радости обретается особенность русского старчества. «Здравствуй, тихий, здравствуй,

милый, и знал, что прибудешь», – вкладывает Достоевский в уста старца Зосимы при встрече им Алеши эту основную мысль любви и радости, присущую русскому старчеству [235] . И эти обновившиеся души, тихие, утешенные, уверенные Духом Святым, что им открыта их подлинная жизненная стезя, эти души вливались в человеческое общество, старое, уставшее и больное, и новотворили жизнь.

235

Ф. М. Достоевский. Братья Карамазовы. Роман в 4 х частях с эпилогом. Ч. II. Кн. 6. I. «Старец Зосима и его гости».

Наш великий Достоевский, еще будучи молодым, писал брату: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время». Достоевский и посвятил всю свою жизнь разгадке этой тайны, так как хотел «быть человеком» [236] . Русские старцы отдали всю свою жизнь, все свое существо во всесожжение Богу, отсюда же шла их жертва любви к человеку. В непостижимом Боге постигали они тайну каждой человеческой жизни, разгадывали эту тайну и в Боге новотворили ее, новосозидали человеческую жизнь, ибо не только постигали тайну, но и воссозидали ее, сотворяли нового человека. Не случайно поэтому из всех великих русских писателей только Достоевский коснулся явления старчества. И сам был разгадан и новосотворен старцем Амвросием на великий труд написания «Братьев Карамазовых» после смерти сына своего Алеши.

236

[Ф. М. Достоевский. Письмо] 26. М. М. Достоевскому. 16 августа 1839. Петербург // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. В 30 тт. Т. 28. Кн. 1. Письма. 1832–1859. Л., 1985. – С. 63.

В народности русского старчества наряду с основным свойством его великой и безусловной любви зрится для нас его великое значение, которое вошло в историю, изнутри перерождало эту историю и осталось бессмертным.

Здесь невольно напрашивается сравнение русского старчества с русским изобразительным искусством. Идя от великих образов византийского искусства, от творений великого Феофана Грека, русский иконописец в лице гениального Андрея Рублева (ныне канонизированного преподобного Андрея) нашел свой путь в иконном изображении, создал вселенские образы Христа и Богоматери, апостолов и пророков и особенно непостижимых ликов ангельских в изображении Святой Троицы.

Иконы Рублева, его последователей и великих иконописцев XVI века полны той тишины, радости, мира, покоя и всеобъемлющей смиренной и кроткой любви, которые были недостижимы для трудов великих, но суровых иконописцев Византии и других южных земель. Кротость и внутренняя радость наряду со смирением и покоем – вот основное содержание икон золотой поры русского иконописания. И этой кротости и изумленной радости дано покорить мир, содержать мир в покое, в несомненной надежде на спасение во Христе, Спасителе нашем, начатке новых людей Божиих.

Таково и русское старчество. Сокровенное, тихое, собранное в себе, устремленное к внутренним законам духа, оно обучает и принявших его как руководство той же внутренней неисчерпаемой радостной жизни в Боге.

И то следует отнести к действию Промысла Божия, что обновление старчества в Русской Церкви совершилось в близкие к нам века и, таким образом, продолжилось до дней великих социальных сдвигов и в этих условиях оказалось великим, непАдательным сокровищем, ладьей Духа Божия, в которой дано было – пусть и немногим – переплыть море великих смущений и бурь.