Starcraft: Сага о темном тамплиере. Книга первая: Перворожденные

Christie Golden

STARCRAFT: DARK TEMPLAR SAGA

BOOK ONE: FIRSTBORN

Время было нелинейным. Совершенно не линейным.

Время свертывалось, сходилось в одну точку, сплетало воедино и связывало события, чувства и мгновения, а затем в танце ускользало, рассыпаясь на мерцающие, сияющие, прекрасные струны, резонанс каждой из которых в отдельности предшествовал новому погружению в стремительный поток.

Хранитель отдыхала и грезила; время оплетало ее, окутывало и протекало сквозь. Мерцание воспоминаний, подобное дрожанию прозрачных крылышек насекомого, наполняло ее разум: слово, что разделило столетия, мысль, что изменила ход цивилизации. Те, чья интуиция, стремления, а порой и жадность со страхом, превратили, казалось бы, неизменное течение судьбы во что-то новое, свежее и до сих пор непостижимое. Мгновения, когда все оказывалось на неровном краю бездонной пропасти; когда нечто столь неосязаемое, как идея, могло бы предать все сущее забвению – или, напротив, вернуть на твердую, безопасную землю.

Каждая мысль, каждое слово, действие, каждая жизнь были лишь ничтожными каплями в безбрежном океане времени, непрерывно сливающимися и разделяющимися лишь затем, чтобы вновь слиться. Эта идея могла вызвать смятение в умах многих, кого Хранитель знала, но ее разуму судьбой предназначалось воспринимать коллизии, подобные существованию всего по отдельности и в то же время невозможности отделить сущности одну от другой. Она рождена для охвата столь ускользающих от понимания вещей.

Поверх же всех этих мыслей о словах, идеях и жизнях плавали ужасная безотлагательность и страх. Время нелинейное. Время сдвигается и изменяется. И все же в нем виднелись структуры, всплывшие на поверхность, сплетение нитей которых столь просто и прочно, что даже самые недалекие умы смогли бы понять их. Неотвратимость? Может быть, и так. А может, нет. Снова и снова структуры появлялись в бурлящих потоках времени, судьбы и удачи, сливаясь и проявляясь со столь совершенной точностью, отчего Хранитель даже содрогнулась.

Оберегаемые ею знания были бесценны: каждое воспоминание или слово, каждый звук, голос, запах, каждая эмоция и мысль. Для ее народа все это жизненно важно.

Но именно то знание – структура, что так часто появлялась прежде и что должна была скоро появиться вновь, – о, вот что делало Хранителя столь важной для ее народа.

Вот что делало ее незаменимой.

Она открылась тому, что приходило извне. Эта нелинейность, величие и уникальность каждой секунды словно бросали ей вызов, заставляя закрываться и защищаться от острых осколков, плывущих по бурлящей реке времени.

Но она не могла позволить себе такую роскошь.

Особенно теперь, когда страшное знание о том, что случалось прежде, и что, без сомнений, произойдет вновь, загрязнило потоки времени в ее сознании.

Она призвала свою энергию и закричала.

Если Бог и существовал, то Джейкоб Джефферсон Рэмзи никогда его не видел и сильно сомневался, что он есть. А вот существование Сатаны Джейкоб Джефферсон Рэмзи сомнению не подвергал. Поскольку совершенно определенно существовал ад, имя которому было – Гелгарис.

Несколько лет назад археология считалась несовременной, но уважаемой профессией. Чем-то вроде старой энциклопедии в кожаном переплете, которую изредка открывают, смущаясь и гордясь одновременно. Конфедерация регулярно выделяла скудные гранты, и Джейк Рэмзи – несовременный, но уважаемый археолог – заслужил немалую их часть. Годами он радостно ковырялся в песке, посвистывая пробирался сквозь грязь и отпускал плоские шуточки, когда ходил в защитном скафандре там, где не было атмосферы. Он был обожжен солнцем, ветрами и пламенем. Промерзал насквозь в лютый мороз и спасался от кусачих тварей. Любые трудности Джейк встречал с жизнерадостным оптимизмом, который зачастую раздражал товарищей, но в то же время и вдохновлял – впрочем, раздражал, пожалуй, больше.

Но это место…

Джейк с командой застряли в дыре, которую Дариус Грейсон не то чтобы очень выразительно, но крайне емко охарактеризовал как «прыщ на заднице Вселенной». В течение двух лет с недостаточным финансированием, скудными поставками припасов и ограниченным терпением – которое с каждым днем приближалось к крайней отметке – тридцать два археолога и один изначально веселый, а теперь весьма угрюмый практикант работали на этой скале и до сих пор не могли похвастаться результатами.

Именно поэтому, решил Джейк, он и ненавидел это место так сильно. Именно поэтому, а вовсе не из-за сверхнизких температур ночью и адской жары днем. Именно поэтому, а вовсе не из-за микроскопических насекомых, которые умудрялись находить любую царапину на теле и прочно обосновывались там.

«Да, – сказал себе Джейк, – именно поэтому это место – ад».

Ветер, не переставая, хлестал Джейка, пока тот угрюмо брел от вездехода – функционального, но слабо защищенного транспортного средства – назад к крошечному убежищу, которое служило одновременно и жилым помещением, и центром связи. Надо было пройти всего несколько метров, но и столь короткий путь всякий раз растягивался словно на десяток километров – был ли на улице мороз, как сейчас, или стояла невыносимая полуденная жара. От яростного ветра походка становилась неустойчивой, покачивающейся, как у пьяного, а взгляд сквозь защитные очки неотрывно следил за убежищем, что приближалось с каждым шагом. Археологи надевали скафандры примерно за три часа до заката, когда температура падала быстрее, чем боевой дух. Джейк был уверен, что костюмы неисправны. Все до единого. Потому что он мёрз в любом из них. Всегда. Всего два раза в сутки случались короткие десятиминутные периоды, когда он не ощущал ни сильного холода, ни жары, и Джейк считал, что живет только в эти мгновения.

Ветер завывал, как… как что-то завывающее. Джейк устал настолько, что даже не смог подобрать сравнение. Он протянул руку в перчатке и наконец – наконец-то! – коснулся двери. Повернувшись так, чтобы по максимуму защититься от сбивающих с ног порывов ветра, Джейк попытался набрать непослушными пальцами ключ-код. Панели он не видел: окуляры (такие же неисправные, как и скафандры) заиндевели. Чертыхаясь, Джейк снял очки и, сощурившись от холода и ветра, ввел код и через мгновение захлопнул дверь, оставив очередную морозную ночь за спиной.

Яркий свет ламп, которые автоматически зажглись, как только открылась дверь, причинял боль после темноты гелгарийской ночи. Джейк на миг закрыл глаза, сбросил перчатки на пол и двинулся в теплоту убежища. Затем вновь зажмурился.

– Вот дерьмо.

Как и всегда, одна из крошечных, светящихся синих десятиножек в поисках тепла пыталась заползти к нему в глаз. Как только они выживали в таких условиях, где все прочие твари погибали? Впрочем, с этим пусть разбираются энтомологи…

Джейку потребовалось некоторое время, чтобы отыскать и раздавить насекомое мозолистыми пальцами, прежде чем он решил пройти дальше и проверить, нет ли каких сообщений. Обычно их не было. У Рэмзи имелась парочка людей, которых он считал друзьями, но затем Мар-Сару пожрали зерги, а пришедшие следом протоссы завершили начатое. Так что он уже ничего не ждал. Однако у некоторых членов команды были родственники, которые старались поддерживать связь.

Впрочем, Джейк заметил, что чем больше проходит времени, тем меньше сообщений получают товарищи.

На ходу снимая заиндевевшую броню, он устало побрел к видеопанели – устаревшей мешанине погнутого металла, спутанных кабелей и лампочек. Пробежался ладонью по рыжевато-каштановым волосам и заметил на пальцах останки люминесцентного жука. Ладно, ничего такого, что не сорвал бы ультразвуковой очиститель – пусть и заодно со слоем-другим кожи, без которых Джейк, пожалуй, вполне обойдется.

На консоли мигал красный сигнал.