StarCraft: сборник рассказов
Шрифт:
Все восемь глаз муталиска расширились в дикой ярости, когда чакрум наконец-то настиг цель. Не имея самосознания, органическая машина не понимала, что вонзилась в того, кто ее породил; ее смыслом существования было взорваться при столкновении — и она сделала именно это, разорвав муталиска от одного клыкастого рта до другого.
Взрыв швырнул Йаалу обратно на распределительный щит. Взмахнув руками, он зажал локтем кабель, чтобы не отлететь еще дальше. Но это не спасло его от хлынувшей на него крови муталиска. Ядовитая жидкость снесла его щиты и начала проедать радиационный костюм. Он быстро отстегнул
Его внимание привлекло бледное сияние. Точно голубой карлик среди созвездия красных гигантов из капель крови, мимо проплыл кристалл матрицы.
Йаалу рванул через красное облако и ухватил кристалл, не думая о собственной безопасности. Кислота зашипела, коснувшись попав на кожиу, и стала прожигаять дыры в плоти. Его мускулы поджаривались, клетки таяли. Агония была невыносимой. Ун дара ма'накай. Ун дара ма'накай.Если ему удастся запустить двигатели, долго страдать не придется. Без защиты радиационного костюма он впадет в блаженное забытье из-за незаряженных ионов, которых предостаточно вокруг.
Гравитация планеты начала действовать: авианосец встряхнуло, и он, падая, вошел в штопор. Океан больше не было видно сквозь дыры в обшивке; Йаалу мельком увидел леса островерхих деревьев бале. До падения «Корамунда» оставалось мало времени.
Ун дара ма'накай.
Он переустановил датчики давления, вспоминая о холмах Шека, которые ему напоминали очертания авианосца. Подсоединил провода к кристаллу так же, как он соединял провода перехватчиков корабля, и получился такой же восьмигранник. Йаалу воткнул силовой кабель в центр кристалла, шепча свою мантру той особой искре, которая, как он знал (или надеялся), все еще таилась где-то внутри.
И он не ошибся. Кристалл засиял искристо-голубым, и энергия хлынула по каналам матрицы. Спустя несколько секунд двигатели ожили. Йаалу, в свою очередь, стал ждать неминуемой смерти от губительных ионов.
Но ее не последовало.
Без всякого предупреждения зажимы на кабелях щелкнули, открываясь; коллектор зашипел, гудение двигателя смолкло, и кристалл матрицы разлетелся, не окатив его потоком ионов, а осыпав осколками.
Йаалу упал на груду кабелей, и «Корамунд», великое чудо протоссов, врезался в лесную шапку Ванасса, став еще одним символом их великого отчаяния.
Согласно учению Кхаса, свет — сияющий, исцеляющий, благословенный свет — наполнит тех, кто вступает в последнюю фазу их нынешней жизни, и озарит начало следующей.
Йаалу очнулся в темноте. Темноте, полной боли, граничащей с агонией.
Его кожа хрустнула, когда он попытался шевельнуться. Воздух, обдувающий грудь, обжег его точно пламя. Правая рука болезненно пульсировала. Левая ступня ныла. Органы, о существовании которых он раньше не подозревал, отзывались мучительными всплесками боли. Казалось, его зажарили изнутри.
Это не было похоже на обещанное Кхасом блаженство. Или он упал в Пустоту, или…
Он выжил?
Образы, воспоминания и кошмары вернулись к нему. Туннель. Муталиск. Его кровь.
Он должен был погибнуть.
Но почему-то этого не случилось. Каким-то чудом он выжил. Наполовину изъеденный кислотой, истерзанный, беззащитный, но — живой.
Как?
Шлем. Его защита спасла мозг и пси-рецепторы от разъедания. Но он не смог бы спасти Йаалу от…
Падения. Которое он не должен был пережить. Ни при каких обстоятельствах корабль не мог упасть с орбиты, достичь конечной скорости и не разлететься на кусочки при столкновении с планетой. Даже столь выдающийся и прославленный, как «Корамунд». Корабль должен был развалиться на части после такого крушения, а экипаж — умереть. Йаал стал бы горсткой праха.
Должен был. Смерть в пламени казалась куда более милосердным концом, нежели то, что он ощущал сейчас — его переполняла невыносимая боль от кислотных ожогов и жажда света.
Он вгляделся во тьму, надеясь, что зрение приспособится к ней. Даже маленький лучик света поднял бы его дух и облегчил боль, ведь свет был основой жизни протоссов. Именно свет давал им мудрость и энергию. Свет давал им жизнь.
Тьма была кромешная. Скоро жажда сведет его с ума — а может, уже.
Его шлем… он мог создать свет. Он послал мысленный сигнал фонарю. Голографический экран не смог включиться, но свет мигнул и загорелся, и протосс жадно впитал каждый фотон, точно это была вода.
Он увидел, что лежит на распределительном щите, запутавшись в кабелях, а туннель, ведущий к двигателю, оказался над ним. Авианосец перевернулся во время столкновения, но корпус почти не повредился. Толстые ветви бале проделали в дыры в обшивке, усыпав лестницу почками конической формы.
Неужели деревья сумели смягчить падение? Или это была просто его галлюцинация?
Он мысленно попытался ощутить еще чье-нибудь присутствие в Кхале. Его псионические способности были ограничены, и к тому же ему мешала боль, но он сумел бы получить общее представление о состоянии экипажа.
Он не почувствовал ничего. Ни эха. Ни шелеста. Не было даже тихой пульсации жизни. Кхала погрузилась в безмолвие и темноту.
Его сердце упало. Похоже, он был единственным, кто остался в живых.
Он лежал, размышляя над своей судьбой, несколько часов — или дней; сложно было судить о времени в его состоянии. Он лежал бы так до тех пор, пока смерть не вернулась бы за ним, если бы не почувствовал покалывание.
Оно было таким слабым, что он чуть было не пропустил его. Слегка покалывало руку, которая лежала на силовом кабеле. Он ощутил что-то вроде ритмичного биения с равными промежутками, и к этому не примешивалась боль от кислотного ожога.
Пульс. В кабеле бился пульс. Слабый и исчезающий, но он был там. В проводах была энергия. Искра «Корамунда» не погасла… пока.
Он должен был что-то сделать. Он любил «Корамунд» больше, чем что бы то ни было. Благодаря авианосцу он обрел работу и возможность стать частью легенды. Возможно, Йаалу удастся спасти его от печальной участи, и сквозь него не прорастут деревья бале, а корпус вскоре не покроют грибницы паразитов. Может, где-то в корабле ему удастся найти то, что поможет запустить двигатели. У него был долг перед авианосцем и экипажем, если кто-то еще выжил. Он обязан был сделать все возможное, пусть и шансы на успех казались мизерными.