Шрифт:
Тимур Литовченко
Старик
...Череп вновь желтеет на отвале траншеи, пересекающей разрытую, осквернённую могилу. Лежит и смотрит пустыми глазницами прямо на Сергея. Совсем как три года назад. Хотя...
Глазницы-то не пустые!!! Внутри, в центре каждой есть малюсенькая точечка, более чёрная, нежели чернота наполняющей череп земли. И этими вот точками... Что это?!
Череп начинает шевелиться, поворачиваться из стороны в сторону, земля перед ним немного осыпается, обнажая скрытую до сих пор нижнюю челюсть.
"Серёжа, помоги..."
Нет, не может быть! Где у него лёгкие? Где голосовые
"Ты боишься. Но почему? И чего? Страшных картинок? Мертвецов?"
Люди, спасите! Я не вынесу такого...
"Нет, не это тебя пугает. А что именно, ты прекрасно понимаешь. Я ведь был головой человека, хорошего или плохого, но человека! У меня был мозг, глаза, язык, губы мои улыбались, лоб хмурился. Теперь осталось то, что ты видишь. И даже это вышвырнули из могилы, растоптали, уничтожили... Да что же это такое?! Ведь подобное может случиться с каждым из живущих".
Помогите...
"Справедливо ли это? Ты прекрасно понимаешь, что нет. И всё же молча проходишь мимо. Готов отгородиться от происходящего, объяснить всё это чем угодно, в первую очередь - больным воображением. Но хоть перед собой не лги! Причина одна - совесть. До конца дней тебя будет мучить то, что ты позволил кому-то на твоих глазах топтать сапогами..."
Кто-нибудь!!!
Сергея разбудил оглушительный удар грома. Душно. Не мешало бы открыть окно и проветрить, но вставать неохота. На улице разыгралась ужасная грозища с бешеными порывами ветра, с крупным градом, с громом и молнией. Где-то уныло завывала собака.
Собачья погода, подумал Сергей. Собака воет, ветер носит. Ерунда какая-то. И снится ерунда.
Нет, не ерунда вовсе! Этот самый сон повторяется каждое лето. Уже три года. А сделать ничего нельзя. Ни-че-гошеньки! Раньше надо было шевелиться, когда заброшенная церковь Николы Притиска мирно ветшала. Тогда спокойно можно было пролезть через дырку в заборе и хотя бы узнать, чья одинокая могилка ютится у подножья раскидистого каштана. Или когда строители в горячечной спешке начинали реставрацию. Неужели неясно было тогда, что этим полупьяным работягам и их издёрганным начальникам нет абсолютно никакого дела до покосившегося креста и жалкого холмика?
Последний шанс у Сергея оставался, пожалуй, в тот день, когда могилу перегрызла глубокая траншея, а краснорожий детина сонно пнул череп носком тяжёлого кирзового сапога. Тогда ещё можно было хоть что-то предпринять. И всё же Сергей укротил неуместные рецидивы благородства, замуровал совесть в самом потаённом уголке души. И промолчал.
Однако с трудом возведенная перегородка дала трещины, и теперь воспоминания о событиях трёхлетней давности ежегодно, день в день прорывались на поверхность - и ему снился сон. Всё тот же дурацкий сон. Но даже год назад было легче, а сейчас проклятый бред одолевает его уже целую неделю. А у него, между прочим, сессия на носу...
Сергей сел на кровати, потянулся к стулу, нащупал в полутьме висевший на спинке пиджак, достал из кармана мятую пачку папирос и зажигалку, закурил.
Ну чего тут мучаться?! Время-то всё равно ушло безвозвратно, и как ни верти, сделать больше ничего нельзя. Какой смысл гадать, спас бы он тогда могилу или не спас? Жалко, конечно, но что поделаешь!
В общем, спать надо, а не глупостями заниматься, вот. Форточку бы только открыть,
Да что ему, больше всех надо, в конце-то концов?! Так и с ума сойти недолго. Но почему же всё-таки он мучается уже третий год. Неужели этот кошмар будет тянуться вечно? Нервы на пределе.
А пошло оно всё подальше!
Сергей резким движением потушил окурок об угол стула, лёг, отвернулся к стене и натянул одеяло до макушки. Когда услышал отчётливый стук в окно. Интересно, кому там делать нечего? Шляются по улицам в такую погоду да ещё стучатся в окна первого этажа. Не иначе бомжи. Шугануть надо мерзавцев, чтоб знали! Только вот вставать неохота...
Стук настойчиво повторился. Сергей выругался, встал, прошлёпал босыми ногами по холодному полу и сонным голосом прохрипел:
– Кто там?
– Та той... одкрий хоч трохи окно, отодi побачиш, хто, - донеслось снаружи. Сергей встал одним коленом на подоконник, дотянулся до форточки и открыл её, чтобы запоздалому гуляке были лучше слышен замысловатый адрес, по которому ему надлежало отправиться.
Ослепительно сверкнула молния. На несколько секунд Сергей ослеп, а когда глаза вновь привыкли к темноте, он увидел такое, что волосы на голове встали дыбом. Объятый ужасом, Сергей хотел захлопнуть форточку, однако ударивший в неё порыв ветра не позволил сделать это. Юноша спрыгнул с подоконника и вмиг очутился на кровати. А то, что стояло за окном, сморщилось, скомкалось и мерцающим шариком устремилось в форточку вслед за ветром. Посреди комнаты мерцающий лиловым светом шарик стал разворачиваться и расти, пока не принял форму старика в рваном ватнике, ватных штанах, валенках и ушанке. Старик как старик, с растрёпанной бородой, морщинистым лицом, среднего роста. Только почему-то полупрозрачный. И вдобавок вся его фигура с ног до головы непрерывно подрагивала и мерцала, особенно когда сквозняк из форточки усиливался. Мираж?..
Между тем старик огляделся по сторонам, завидев на полке книжного шкафа крохотную иконку истово перекрестился, откашлялся и тихо проговорил:
– Ти той... не боїсь мене, дорогой. Я до тебе не той... не обiжать прийшов, нi. Я наоборот, можно сказати, по помощ обращаюся.
Голос старика был глухой, можно сказать, замогильный, но чувствовалось, что он стесняется своего появления в комнате у Сергея. Тот немного осмелел и еле выдавил из себя:
– Ничего себе не бойся, легко сказать... Вы кто?
– Я, еге? - старик неловко улыбнулся, пригладил всклокоченную бороду и приготовился ответить, но вдруг как-то странно осмотрелся, пошевелил ноздрями, словно бы принюхиваясь, задушевно спросил:
– А цигарки в тебе нема часом, га? Я ж вже... сорок лiт не курив! Вуха аж пухнуть, як од того... - старик пожевал бесцветными губами, помялся и сделал неопределённый жест рукой.
Сергей подхватил со стула пачку "Беломора" и с интересом протянул её старику, ожидая, что сейчас будет. Тот обрадовался, невыразительно пробормотал: "Еге, еге", - потянулся к пачке, но тут же отшатнулся, задрожал, заколебался и с грустью проговорил: