Старик
Шрифт:
В комнате повисла пауза. Томительная, как старость. Слышен был смех на улице, приглушенное жужжание роботов в коридоре. Вот так это бывает, подумал старик, приходит к тебе однажды под вечер Семаргл - почему не Мефистофель?
– и предлагает молодость. Чего же он за нее захочет?
Вот так это бывает, думал гость, предлагаешь им молодость, счастье, а они думают, взвешивают, размышляют, вспоминают...
– И что же твой сосед?
– Пытался получить разрешение на выпуск сборника стихов за свой счет...
– Так оно же не окупается?
–
– Ну и что, прославился?
– А! Вот и кофе, наконец...
– Оказывается, кроме того, что за твои деньги они могут еще и не захотеть тебя печатать. Сидит там какой-то сморчок и рассуждает: "А зачем мне его издавать? Хлопот не оберешься. Запретить куда проще. И мне ничего за это не будет".
– Ну, так он не думает. Это у них инстинктивное. Чуть что новое...
– Ничего, вот станешь ты таким сморчком...
– Я? Я лучше раньше умру.
– Все так сначала думают.
Наконец старик прервал молчание.
– Почему я?
– Ну, не только вы. Я работаю полный рабочий день. Хожу, предлагаю... Конечно, не первому встречному, но и не вам одному.
– Как это будет?
– Вас привезут в институт, обследуют, назначат курс, и месяца через полтора вы станете, ну, скажем, двадцатилетним.
– Я или мое тело?
– Я понимаю, что вы имеете ввиду. Тело, конечно же, ну и сознание в определенной степени. По всем расчетам, наступает частичная амнезия. Стираются несущественные воспоминания, эмоции усиливаются, обостряется свежесть чувств, так сказать...
Ну вот, думал старик, это именно то, чего ты хотел. Прокатишься в гравикаре, что-то построишь, засмеешься... соберешься с друзьями...
– А мой сосед - он тоже... омолаживается?
– А к нему я иду после вас.
Соберешься с друзьями, девушками... будет интересная работа, сердце не будет болеть после прогулок на кухню... Станешь даже младше своего сына... Стоп, стоп... А куда же деть такую ораву помолодевших стариков? Где взять на всех гравикары? И ведь это я, молодой, энергичный, со своим богатым жизненным опытом, займу чье-то место в этом мире. Место своего сына. Внука. Буду лежать колодой поперек пути нового, со всем своим непониманием и неприятием нового. И им придется, как мне в молодости, пробиваться, протискиваться между засевших везде стариков, только теперь это будет сложнее, старики-то будут омолодившиеся. И опять, теперь уже у нынешнего поколения, комплексы неполноценности, задавленности. Опять подпольная культура, которые старики не понимают. Опять борьба за мир между поколениями.
Нет. То, что отжило свой век, должно уйти. И незачем наполнять города молодыми телами, припахивающими тленом. Ты свое прожил. Прожил хорошо, интересно, насыщенно. Дай теперь так же, даже лучше, прожить детям и внукам своим. Иначе - зачем же ты жил?
Он поднял глаза на гостя. Снова вспыхнула болезненная надежда, но он подавил ее. Гость ждал.
– Вы знаете... эээ... Семаргл... это, наверное, прозвучит странно... но я вынужден отказаться...
– Но почему? Господи, почему же?! Неужели вам не хочется. Впрочем, извините, сорвался... Конечно же, это ваше личное дело. Мы не вправе навязывать вам решения. Если позволите, я навещу вас еще раз, через некоторое время?
– Нет, не позволю! Ни в коем случае!
– Старик испугался вдруг, что еще позднее, ближе к концу, он не сможет устоять против соблазна.
– Ну что ж, позвольте попрощаться. Если вдруг вы передумаете, то Информаторий знает, как нас найти. Всего хорошего. Долгих вам лет жизни...
– Прощайте.
После ухода гостя старик долго еще сидел за столом, успокаивался. Приехал робот накрывать ужин. Он прогнал его. Сегодня не хочется, сегодня можно без ужина. Только лекарства и стакан молока. Только сейчас он почувствовал, как устал. И не только за сегодня. За всю жизнь. Годы просто физически давили на плечи, на память, на эмоции. Что от этого осталось бы, омолодись он? Смог бы он сбросить этот груз, влекущий к земле? С плеч пожалуй. Может, даже с памяти. А с чувств? Что бы он делал со своим неприятием нового, с раздражительностью, боязнью смелых идей, с неспособностью рисковать? Нет, правильно он сделал, что отказался...
Подошел к музыкальному центру, выбрал пластинку, нажал кнопку. "Обратная сторона Луны". Да... Все, что мы ненавидим, все, что нас губит, все, что нам мешает, все - на обратную сторону Луны. Подальше, чтобы не видеть. Хорошая пластинка, подходит к сегодняшнему вечеру. И к завтрашнему...
Старик подошел к кровати, медленно разделся, сел. Дом за день развернулся, и теперь столб пыли - он не давал роботам убирать в своей комнате слишком часто - теперь столб пыли плыл в багровых лучах заката.
Мелькнула тень - кто-то пролетел на вечернюю прогулку. Или с работы. Или на работу. Лети, лети... Я не помешаю тебе. Старик испытывал почти забытое чувство гордости, хотя не мог бы объяснить самому себе, откуда оно взялось.
А все-таки в разговоре с Семарглом было что-то неясное. Какая-то неточность, зацепка. Он мысленно, в который раз перебирал все реплики. "Вздыхать и думать про себя..." Не то... не существует государства... не то... "Филипс"... геронтология... частичная амнезия... Вот! Он сказал, что частичная амнезия наступает "по всем расчетам". Старик даже приподнялся на подушке от возбуждения. А еще раньше он говорил, что работает полный рабочий день, ходит, предлагает. Значит? Значит никто из нас, стариков, до сих пор не согласился. Никто! Им даже не на ком проверить свои расчеты. Да, все сходится, даже то, как он сорвался после моего отказа, и то, как он ушел от ответа на мой вопрос о соседе. Да, конечно, так оно и есть.
Старик удовлетворенно лег, успокаиваясь. Сон уже почти владел им. Надо будет завтра позвонить соседу. Завтра его телефон должен быть включен. И попрошу сына, чтобы покатал нас на гравикаре. Последней его мыслью перед сном было: "А все-таки мы хорошее поколение, правильное".
"Пинк Флойд" играл "Тайм".