Старики
Шрифт:
Проходит час. Начинается дождь. Мы заворачиваемся в подкладки от пончо и молимся, чтоб скорее рассветало. Муссонный дождь холоден и плотен, и всегда начинается без предупреждения. Ветер колотит водяными струями в пончо, которые развешаны по стенам хибары, чтобы защищать нас от дурной погоды.
Ужасный звук падающих снарядов...
Это по нам.
– Черт! – говорит кто-то. Никто не шевелится.
Стропила спрашивает: "Это – "
Я отвечают: «Именно так».
Отзвуки взрывов начинаются где-то за проволокой и приближаются,
БАХ.
Ритмичная дробь дождя прерывается звяканьем и бряканьем осколков по жестяной крыше.
Мы все соскакиваем со шконок с оружием в руках, как детали одного большого механизма – даже Стропила, который уже начинает врубаться в здешнюю жизнь.
Под бьющими струями холодного дождя бежим к нашему бункеру.
На периметре пулеметы гремят пулеметы M-60, грохают гранатометы M-70, мины с глухими ударами вылетают из труб минометов.
Осветительные ракеты взрываются вдоль всего заграждения красивыми кустами зеленого огня.
В мокрой пещерке, образованной мешками с песком, мы сбиваемся в кучку, локоть к локтю, в мокром белье, задавленные темнотой, беспомощные, как пещерные люди, прячущиеся от чудовища.
– Лишь бы они просто по нам прикалывались. Лишь бы через проволоку не поперли. Не готов я к такой херне.
По ту сторону бункера слышны звуки: БАХ, БАХ, БАХ. И шум дождя.
Каждый из нас ждет, когда его прямо в голову пригвоздит следующий снаряд – мины летят, как посланцы рока.
Вопль.
Дожидаюсь затишья и выползаю наружу узнать, что там. Ранило кого-то. Свист приближающегося снаряда заставляет меня отступить в бункер. Жду, когда он разорвется.
БАХ.
Я выползаю наружу, встаю и бегу к раненому. Это один из военных трубопроводчиков. «Ты из взвода обеспечения? Где Уинслоу?»
Он жалобно воет. «Я умираю! Я умираю». Трясу его.
– Где Уинслоу?
– Там – показывает он рукой. – Он мне помочь шел...
Стропила и Чили-На-Дом вылезают наружу, и Стропила помогает мне утащить трубопроводчика в наш бункер. Чили-На-Дом бежит за санитаром.
Мы оставляем трубопроводчика на Дейтону с Мистером Откатом и бегаем под дождем, разыскивая Уинслоу.
Находим его в грязи у порога его хибары. Он разорван на куски.
Мины больше не падают. Пулеметный огонь на периметре ослабевает до отдельных коротких очередей. Несмотря на это, хряки, охраняющие периметр, продолжают запускать кусты зеленых ракет на тот случай если Виктор-Чарли планируют начать наземную атаку.
Кто-то набрасывает пончо поверх Уинслоу. Дождь барабанит по зеленой пластиковой простыне.
Я говорю: «Чтоб проделать такое, как Уинслоу, нужно стержень иметь. Ну вот, кишки вижу, а стержня никакого и нет».
Никто не отвечает.
После того как зеленые упыри из похоронной команды запихивают Уинслоу в похоронный мешок и уносят его, мы возвращаемся в хибару. В полном
Я говорю: «Ну, Строп, вот и довелось тебе услышать, как стреляют в гневе праведном».
Стропила сидит на шконке в зеленом исподнем, весь промок до нитки. Он держит что-то в руке, уставясь на это что-то.
Я поднимаюсь.
– Э, Строп. Что это? Осколок засувенирил?
Ответа нет.
– Строп? Ты ранен?
Мистер Откат фыркает. «В чем дело, салага? Из-за пары выстрелов разнервничался?»
Стропила глядит на нас, и мы видим на его лице какое-то новое выражение. Его губы искривлены в жестокой злобной гримасе. Его тяжелое дыхание то и дело прерывается хрипами. Он рычит. Губы его мокры от слюны. Он глядит на Мистера Отката. Предмет в руке Стропилы – кусок человеческой плоти, плоти Уинслоу, мерзко-желтого цвета, размером с джонуэйскую печенюшку, мокрый от крови. Мы долго не можем оторвать от него глаз.
Стропила кладет этот кусок человеческой плоти в рот на язык, и мы ждем, что его сейчас вытошнит. Но он лишь скрежещет зубами. Затем, закрыв глаза, глотает.
Я выключаю свет.
Рассвет. Дневная жара воцаряется быстро, выжигая грязные лужи, оставленные муссонным дождем. Мы со Стропилой шлепаем в посадочную зону Фу-Бай. Ждем медицинского вертолета.
Через десять минут прибывает «Веселый зеленый гигант» с грузом.
Санитары взбегают по трапу, откинутому из задней части подрагивающей машины, и тут же появляются снова, таща брезентовые носилки. На носилках лежат окровавленные тряпки, внутри которых люди. Мы со Стропилой заскакиваем в вертолет. Поднимаем носилки и бежим по металлическому трапу. Вертолет вот-вот взлетит.
Мы опускаем носилки на палубу рядом с другими, где санитары сортируют живых и мертвых, меняют бинты, ставят капельницы с плазмой.
Мы со Стропилой забегаем под пропеллерную струю, вбегаем боком под хлопающими лопастями в смерч раскаленного воздуха и жалящей щебенки. Мы останавливаемся пригнувшись, выставляем вверх большие пальцы.
Пилот вертолета – как вторгшийся на Землю марсианин в оранжевом огнезащитном летном комбинезоне и космическом шлеме защитного цвета. Лицо пилота – тень за темно-зеленым козырьком. Он поднимает пальцы вверх. Мы обегаем вертолет, устремляясь к грузовому трапу, где бортовой пулеметчик подаем нам руку, помогая влезть в живот дрожащей машины, которая в это время начинает подъем.
Рейс на Хюэ – это восемь миль на север. Далеко под нами Вьетнам выглядит как одеяло из зеленых и желтых лоскутьев. Очень красивая страна, особенно если смотреть с высоты. Вьетнам как страница из альбома Марко Поло. Палуба испещрена снарядными воронками, от напалмовых ударов остались большие выжженные заплаты, но красота этой страны затягивает ее раны.
Мне закладывает уши. Я зажимаю нос и надуваю щеки. Стропила повторяет мои действия. Мы сидим на тюках зеленых прорезиненных похоронных мешков.