Старомодная война
Шрифт:
— Ты всегда говорил, что это не заслуживает внимания. Пойдём.
— Разве это не твои братья? — сказал Чиун, печально улыбаясь и покачивая головой.
— Нет. Я всё сказал. Пойдём.
— Я объясню это, — сказал Чиун. — Многие из тех людей, которые сидят за баранкой, погибают потому, что, возможно, в решительный момент их сознание рассеяно. Может быть, они думали о чём-то ещё, когда вели машину, и у них не было времени сконцентрироваться на происходящем. Твоего превосходства недостаточно. И в этом случае ты помогаешь уменьшению численности своей нации.
— Чиун, —
— Это совсем не то, что несчастный случай. Это события, которые могут выйти из-под контроля.
— Чиун, может быть, ты скажешь мне, в чём дело?
— Читай наши истории.
— Я обязательно прочту истории. Пойдём.
— Ты обещаешь мне ещё одну вещь, прежде чем мы выйдем отсюда?
— В чём дело?
— Армейские. Я ненавижу армейских.
— Ты любишь домик во Флора дель Мар.
— Должно же мне нравиться что-то, способное вывести нас из этого подавленного состояния, — сказал Чиун.
— Это замечательный курорт. Пойдём.
— Армия, — продолжал Чиун, — отбивает хлеб у наёмников. Армия…
— Я знаю, Маленький Отец. Я читал истории синанджу, — сказал Ремо и повторил, что армии терроризируют население, приводят к нестабильности, уменьшают богатство нации и, самое худшее, подают монархам идею, что можно обходиться без наёмников. Монарх часто думает, что если у него есть сотни тысяч убийц, довольствующихся ничтожными подачками, то зачем ему один наёмник, которому нужно отдать целое состояние? В истории синанджу было много примеров, когда Мастер должен был демонстрировать монарху беспомощность его армии, прежде чем тот решится нанять его.
И когда они во взятой напрокат машине поехали к Национальному парку, Чиун повторял приёмы, которые в точности подтверждали его мысли, а в заключение он попытался высказать своё мнение относительно дани, но Ремо прервал Чиуна, горячо обличающего воровство, и перевёл разговор па другое.
— Мы никогда не найдём наши сокровища, если ты будешь всё время отвлекаться и мы не выполним это задание.
— Я должен обдумать, что я смогу для этого сделать, — сказал Чиун.
— Хорошо. Дай мне знать, чем я могу помочь.
— Ты никогда не помогаешь.
— Что это ты говоришь?
— Я напоминаю тебе, — сказал Чиун, удовлетворённо кивая.
Вход в Национальный парк был перекрыт военной полицией. Никого не пропускали. Гражданские должны были останавливаться на дороге.
— Все гражданские лица должны быть эвакуированы на безопасное расстояние, сэр, — сказал полицейский. Его белый шлем сверкал на солнце, его сабля блестела в ножнах, его ботинки были безупречны.
— Благодарю вас, — сказал Ремо, проскальзывая мимо полицейского. Он был одет в обычную тёмную рубашку и серые слаксы. Чиун был в своём дорожном сером кимоно, отказавшись сменить его на чёрное кимоно с красным поясом — символом Мастера синанджу. В нём можно было только выполнять работу. Он не думал, что армейских можно было рассматривать в качестве объекта работы.
Полицейский снова заговорил:
— Гражданские не должны находиться в опасной зоне.
Ремо ухватился за его медную форменную пуговицу двумя пальцами и потащил к стоящему рядом «джипу». Другой полицейский бросился к нему на помощь, на ходу вытаскивая саблю. Чиун встал у него на дороге и, протянув руку, нажал на нервные окончания на шее, убеждая при этом, что пропустить их обоих в зону боевых действий будет в его же интересах.
Так они прошли мили и мили пушек, танков, самоходок, причём Чиун постоянно ворчал.
— Когда я думаю о биллионах, которые твоя страна потратила на армию (ведь каждый танк стоит много миллионов, каждое орудие стоит не менее пяти тысяч долларов), я ужасаюсь при мысли, что у синанджу было взято четыре сотни биллионов долларов.
— И куда они делись? Лежат здесь?
— Сокровища — живая вещь. Они могут перемещаться в пространстве.
— Они здесь? — спросил Ремо, но Чиун проигнорировал ответ как глупый и оскорбительный. Конечно, он мог сказать, что планировал направить сокровища на строительство большого здания, символизирующего величие синанджу как освободителей мира. Но Ремо знал, что каждый Мастер за последние двадцать пять столетий планировал сделать это и ни одному это не удалось. Так что Чиун не желал спорить с Ремо на эту тему, он выбрал молчание.
Когда они пересекали периметр армейского лагеря, он продолжал тяжело вздыхать.
Утренняя атака была отменена, и некоторые из молодых добровольцев сокрушались, что у них, возможно, никогда больше не будет шанса доказать свою доблесть в сражении.
— Армейские, — фыркнул Чиун. — Солдаты.
— Я был моряком, — заметил Ремо.
— И именно поэтому мне пришлось потратить так много времени, чтобы избавить тебя от дурных привычек. Ты считаешь, что стойко переносить страдания — это добродетель, но при этом ты глупо игнорируешь мудрость, которую сообщает тебе твоё тело.
Несколько солдат, вооружённых автоматами М-16, в покрытой пылью форме цвета хаки, в чёрных очках, защищавших их глаза от слепящего солнца, заслонили им дорогу.
— Дальше — вражеские войска, — сказал веснушчатый парень со штык-ножом, заткнутым за пояс.
— Я с ним, — сказал Ремо.
— Он индеец? — поинтересовался молодой солдат.
Ремо видел, что Чиун собирается разъяснить молодому человеку разницу между одними людьми и другими, между африканцами, индейцами и белыми. Чиун мог бесконечно долго распространяться по этому поводу.
— У нас нет времени, Маленький Отец, — сказал он.
Вместо ответа Чиун взял на заметку очередную неблагодарность и отправился вслед за Ремо в маленькую долину. Впереди они чувствовали реку. Это был путь, проложенный в земле водой.
Некоторые люди пользовались специальным прутом, чтобы отыскать воду. Но Ремо и Чиун были точно уверены, что здесь есть вода, и они были так же уверены, что здесь располагается большой лагерь.
Молодой человек, черноволосый и широкоскулый, вооружённый винтовкой с большим стволом, суетился у лисьей норы, но при внезапном появлении Ремо и Чиуна он поднялся.