Староста страны Советов: Калинин. Страницы жизни
Шрифт:
— Мне хочется, чтобы советский человек был здоровым, сильным, выносливым и непримиримым к врагам нашей Родины, чтобы он умел великолепно драться за свой народ, за полную победу коммунизма. Значит, надо готовить из себя людей, способных выдержать любые испытания и преодолеть любые трудности…
И никто, конечно, не знал в тот день, что до нападения гитлеровцев на нашу страну, до начала самой кровопролитной в истории человечества войны оставалось всего лишь два месяца. И что старшеклассники, слушавшие Калинина, сразу же после школьного выпускного бала сменят свою привычную одежду на строгую военную форму.
Под грохот канонады
Дорога,
С запада доносился приглушенный расстоянием рокочущий гул, напоминавший раскаты грома.
Утром, когда выехали из Кремля, совсем не было ветра, то ли туман, то ли низкие облака затягивали небо. А теперь денек разгулялся, облака поднялись выше и так истончились, что сквозь них просвечивало неяркое январское солнце. Окреп мороз. Не снег, а вроде бы мельчайший, сверкающий иней сыпался иногда сверху. Иссяк поток грузовиков на дороге. Лишь изредка попадались навстречу автобусы с ранеными. Шофер и помощник Калинина беспокойно вертели головами, осматривая горизонт. За железнодорожным переездом, увидев черные, свежие воронки авиабомб, водитель притормозил.
— Переждать бы, Михаил Иванович. Вон там, возле стены, под деревьями.
— А чего выждем?
— Может, снег пойдет или тучи пониже сядут, прижмут немцев к аэродромам.
— Нет, дорогие товарищи, — возразил Калинин. — Этак и до сумерек простоим. А у нас время назначено. Если уж мы опаздывать будем…
— Я-то что! — Шофер прибавил скорость. — За вас спросят…
— За меня как раз беспокоиться нечего, — успокаивающе улыбнулся Михаил Иванович. — Я еще на гражданской под бомбами-то побывал. В Минске стоял наш поезд "Октябрьская революция", так белые прямо на станцию самолет послали. Только все бомбы мимо… — Задумался, качнул головой и продолжал весело: — Есть у меня один давний друг-товарищ, с детских лет знаю его — Митя Мордухай-Болтовский. Ну, теперь-то, конечно, давно не Митя, а Дмитрий Дмитриевич. Ученый человек, профессор математики. К тому же греческий язык досконально знает. Сочинения древнегреческих математиков переводил. Вот и объяснил он мне когда-то еще когда гимназистом был, откуда фамилия моя произошла. "Каллиникос" по-гречески будет "одерживающий славные победы". Отсюда имя у них пошло — Каллиник. Ну а у нас со временем на русский лад переделали. Калина, Калинин… Если просто сказать — победитель. А победителей не убивают, по крайней мере до тех пор, пока они не одержат победу. Убедил вас? — засмеялся Михаил Иванович. И, видя, что его слова не очень-то подействовали, добавил серьезно: — В самом деле, товарищи, опаздывать нам никак нельзя. На фронте особенно важна точность.
Штаб армии, куда они прибыли, размещался в небольшой лесной деревушке, поодаль от шоссе. Среди старых берез и сосен, под прикрытием густых зарослей, были выстроены для встречи бойцы. Они стояли двумя шеренгами, образуя широкий коридор от перекрестка, где остановилась машина, до крайней избы, над трубой которой чуть приметно струился дымок.
Командарм и начальник политотдела представились Калинину. Командарма он знал, вручал ему когда-то орден, поздоровался, как со старым знакомым. Начальник политотдела был молод и, вероятно, недавно на своей должности. Он явно стушевался
Командарм назвал фамилии и звания встречавших, среди них было несколько генералов, полковники, комиссары. Михаил Иванович каждому пожал руку:
— Прошу! — Командарм сделал приглашающий жест, а сам отступил назад. Михаил Иванович, опираясь на палку, пошел между шеренгами, вглядываясь в бойцов. Все они рослые, плечистые, в добротных валенках, в шапках-ушанках. Шинели туго запоясаны, грудь колесом. У командиров — белые полушубки.
Медленно шагая вдоль строя, Калинин останавливался, спрашивал громко, обращаясь к кому-то одному, но чтобы слышали многие:
— Как морозец-то, жмет?
— Ничего, мы привычные! — раздавалось в ответ. — Выдюжим.
— У нас с вами и обмундирование подходящее, — приподнял он ногу в валенке. — Вся страна сейчас на своих защитников трудится.
— Понимаем! Не подведем!
— А я хочу порадовать вас. Есть сообщение, что Московская область полностью освобождена от оккупантов, до последней деревни. И Тульская тоже. Здесь москвичи, туляки имеются?
— Есть! А как же!
— Вас особенно поздравляю. Теперь будем драться так, чтобы ни один ворог больше на эту территорию не ступил…
Между тем командарм остановился возле широких дверей длинного бревенчатого здания, похожего на барак.
— Михаил Иванович, разрешите мне отправиться на командный пункт? Наступление продолжается…
— Да, конечно. Какие-нибудь осложнения?
— Ничего особенного. На рассвете атакуем, надо проверить готовность.
— Обязательно, — кивнул Михаил Иванович. — Поезжай с легким сердцем, готовь удачу на завтрашний день. Мы с начальником политотдела управимся.
Вошли в барак. Здесь, вероятно, до войны была столярная мастерская. Сохранилось несколько верстаков, валялась почерневшая стружка. На грудах досок, на чурбаках, на лавках разместились красноармейцы и командиры, человек сто. Все без шапок, некоторые, кто ближе к печке, сняли даже шинели. Сразу можно было понять, что эти люди недавно прибыли с передовой. Лица темные, опаленные морозом и зимними ветрами. Одежда измятая, прожженная возле костров. Белели повязки раненых.
Трибуна была наспех сколочена из толстых досок. Вместо стола — ящики, накрытые кумачовым полотнищем. Михаил Иванович, расстегнувшись, сел на табуретку, слушая выступление начальника политотдела. Тот поблагодарил Калинина за то, что приехал к ним непосредственно на фронт, рассказал, как сражаются бойцы и командиры, в том числе и присутствующие здесь. Потом выступил молоденький красноармеец и, очень волнуясь, сообщил: вчера их взвод освободил деревню и захватил при этом в плен шестерых гитлеровцев. Бойцы взвода передают Михаилу Ивановичу горячий привет и заверяют партию и правительство, что будут сражаться с ненавистным врагом не щадя сил, до последнего дыхания.
Когда поднялся Михаил Иванович, воцарилась полная тишина, слышнее стало тяжкое громыхание канонады.
— Далеко это? — поинтересовался он.
— Километров пятнадцать, — ответили ему.
— Я не случайно спросил, — улыбнулся Михаил Иванович. — Тут товарищи говорили, будто вот я прямо на фронт приехал. Пожалуй, это не так, к фронтовикам себя причислять не могу. Настоящий фронт там, откуда вы прибыли, а здесь все же тыл, прифронтовая полоса.
— Все равно фронтовиком вас считаем! — весело зашумели собравшиеся.