Старосветские убийцы
Шрифт:
— А Пантелей ни в какую тюрьму не поедет, — неожиданно сказала княгиня Елизавета. — Мы сами с ним разберемся, по-семейному. Имение по праву принадлежит Мите, как и драгоценности. Сережки и ожерелье он получит сегодня же, стоимость остальных драгоценностей Пантелей ему возместит. Так, Пантелей Акимович?
Купец развел руками:
— Так, матушка.
— Я от своих прав на имение отказываюсь, но его еще надо выкупить. Я самолично поеду к Юсуфову с этим векселем. Нам есть о чем поговорить. Кстати. Пантелей Акимович, эти пятьсот тысяч я тебе не зачту.
— Как так? — испуганно спросил купец, лихорадочно подсчитывавший
— Ты деньги Северских крутил? Крутил! Пятьсот тыщ вроде процентов будут.
Пантелей закрыл забинтованное лицо руками.
— И не забудь мне стоимость ожерелья выплатить. Камбреме его у тебя купил, а я Мите за так отдаю. И д'Ариньи компенсацию…
Пантелей молча кивал забинтованной головой.
— Спасибо тебе, Лизонька, — расплакалась старуха Северская.
Две княгини обнялись.
— И еще я хотела бы отблагодарить господ, спасших меня от верной гибели, — продолжила Елизавета. — Каждый год, на Рождество и Пасху, вам будет доставляться ящик моего лучшего вина. Илья Андреевич, Денис Кондратович, Павел Павлович, оставьте свои адреса.
— Елизавета Петровна, — откашлялся генерал. — Если позволите, я хотел бы сопроводить вас в Петербург.
— И про тебя, Данила, не забыла, — оторвала взгляд от Павла Павловича Елизавета. — Проси, чего хочешь!
— На Кате жениться, — выпалил дядька. — Очень вас прошу, продайте ее моему барину.
— Сколько раз повторять, Данила, — перебил Тучин. — У нас в поместье девок больше, чем мужиков. Не буду я никого покупать, своих куда деть не знаем.
Северская смерила юношу недовольным взглядом и сразу же приняла решение:
— Тогда мы Катерине дадим вольную. Митя, вы не против?
Юноша кивнул. Против была его бабушка, но ее никто не спрашивал.
— Надеюсь, господин Тучин последует моему примеру.
Тому ничего не оставалось, как выдавить из себя согласие.
— И Глашеньке вольную! Глашеньке моей, — упал на колени перед Северскими Глазьев. — Женюсь, обещаю!
— Это у некоторых с девками перебор, у меня наоборот, нехватка, — зашипела Анна Михайловна.
— Так внучка же ваша, — не сдавался Глазьев.
— Внучка? — удивилась Елизавета.
— Таких внуков у меня целая деревня, — отрезала старуха.
— И правнук скоро будет!
— И Глашке вольную даем. Правда, Митя? — спросила Елизавета.
Самый ужасный день в Митиной жизни заканчивался настолько хорошо, что он был готов отпустить на волю всех, оставив себе только Машу.
Эпилог
Расставались не спеша. Вроде и в одну сторону ехать, и мир тесен, а сведет ли судьба еще раз?
Генерал попрощался первым. Как и обещал, он вызвался лично доставить преступника в город. Рухнова, со связанными сзади руками, привели из конюшни, где под наблюдением Степана и Порфирия он ночевал. Исправники поеживались от утренней прохлады и широко зевали. После вчерашней взбучки они не сомкнули глаз, проведя ночь под аккомпанемент рухновского храпа и лошадиного ржанья.
Михаил Ильич всем приветливо кивнул и поздоровался, но ответа не получил. Кто смотрел презрительно, кто отчужденно, а Денис Угаров так и вовсе в сторону. Тяжело вздохнув, Рухнов стал забираться в карету, вновь одолженную Киросировым у княгини Елизаветы. Со связанными руками сделать это было нелегко, но исправники
— Развяжите его немедленно, у него плечо прострелено, — не выдержал Тоннер и бросился на помощь Рухнову.
— Благодарствую, Илья Андреевич, — сказал тот, когда при поддержке доктора, наконец, уселся. — Жалею, что вам калия не подсыпал. Мыслишка такая была, больно уж сообразительны.
— И вам спасибо, за то, что не успели, — сухо кивнул Тоннер.
— Постойте! Так я и не понял, почему вы Митю из подозреваемых вычеркнули, — напомнил Рухнов. — Ведь все против него было.
— Отношения с Настей его давно тяготили, поэтому он часто ночевал не у себя, а у Анны Михайловны, за ширмой. При старой княгине всегда сиделка, и там похотливая дама Митю не беспокоила. В ночь после свадьбы за ширмой он и улегся. Когда я осматривал старую княгиню после инсульта, спросил у сиделки, как больная провела ночь. Та ответила: «Спокойно, не кричала, Катю не звала. Даже Дмитрия Александровича ни разу не разбудила».
— Понятно! — снова вздохнул Рухнов. — Всего наилучшего!
— Прощайте. — Тоннер вылез из кареты.
— Был рад! Был чрезвычайно рад, — торопливо сунул руку Киросиров, быстренько потряс и так стремительно полез внутрь, что осталось непонятным, чему собственно урядник радуется: тому, что Тоннер помог преступления раскрыть, или тому, что он наконец убирается восвояси.
Круживший вокруг кареты на вороном коне генерал спешился. Он давно уже со всеми простился, но не отказал себе в удовольствии еще раз сгрести Тоннера в охапку.
— Ты через год, Илюха, приезжай сюда на свадьбу. У Елизаветы Петровны траур закончится, надеюсь, не откажет мне, — сказал Павел Павлович шепотом. — Я и рапорт об отставке написал, Николай в Петербург повезет. Лады?
Такое предложение было не единственным. Под одобрительным взглядом Веры Алексеевны держались за руки Маша и Митя. Разлучница-ночь показалась им длинной, как никогда, — семи утра не было, как Митя засобирался к Растоцким.
Как самовар сверкал Ерошка: ему тоже дали вольную, когда Мари согласилась выйти за него замуж.
И Ольга Митрофановна была на седьмом небе. Горлыбин угостил ее исчерпывающим, даже по меркам Суховской, ужином, и она, отбросив всякие сомнения, осталась у него и на завтрак.
— Всегда подозревала, — делилась она впечатлениями с Растоцкой, — что худые жрут больше толстых! Только тщательно это скрывают!
— Так он сделал тебе предложение? — тихонько спросила Вера Алексеевна.
— И не одно, — гордо сообщила Суховская. Оказалось, кроме жены Горлыбин не прочь завести и детишек. С замиранием сердца поинтересовался у дамы сердца, не против ли она, если он будущих чад обучит музыке. Предыдущая супруга тому всячески препятствовала, детки выросли, так и не познав радостей нотной грамоты, и потому к отцу относились с неодобрительным предубеждением. Суховская не возражала, материнские инстинкты бурлили в ней ничуть не меньше женских, а деток от первого брака унесла проклятая скарлатина. Но была загвоздка — лет ей было чуть больше тридцати, а ежемесячные для всех дам события не происходили уже давно. Потому с утра она помчалась к Тоннеру. Краснея и смущаясь, поведала о проблеме и даже дала себя осмотреть, что при других обстоятельствах никакому мужчине не позволила бы.