Старшая правнучка
Шрифт:
– А без ключей нельзя? – удивился Михалек.
– Без ключей не откроешь, пришлось бы стену ломать, а там бдит охрана памятников старины, и они сразу вцепятся.
– Факт! – впервые раскрыл рот Томаш.
– Вот именно! – прицелилась в него Амелия вилкой с куском политой густой сметаной оладьи. Сметана капнула в чай Михалека. Амелия опустила вилку. – Что за наказание в этом семействе, как только заговорят о серьезных вещах, сразу продукты начинают прыгать и безобразничать. То же самое было в доме Гортензии. А тебя, – забывшись, она ткнула вилкой в Идалию, и кусок оладьи
Михалек расхохотался. Амелия тут же обернулась к нему.
– И тебя тоже. В тот день мы узнали, что твой отец жив, кажется, ему уже годик стукнул.
– Вы, тетушка, оказывается, прекрасно запомнили множество никому не нужных вещей, – сердито проговорила Марина, извлекая и съедая злополучный кусок оладьи, – а как дело доходит до ключей, так ничегошеньки не помните.
– У меня тогда были свои проблемы. Супружеские.
– Верно, были проблемы, – подтвердила Феля, появившись с новым блюдом горячих оладий. – Я в ту пору только к вам нанялась, очень помню, как пани по всему дому с ножом в руках мужа гоняла. Так хозяева велели пани отловить, потому как муж не грозный был и знай убегал. Да и кому это помнить, как не мне, остальные все уже померли. Оставьте эти две холодные, я горяченьких поднесла.
Амелию очень взволновали воспоминания старой служанки.
– А я когда с ножом бегала, говорила что-нибудь? Вот ведь, не помню.
– Убью тебя, свинья паршивая, кричала пани, убью тебя, свинья паршивая, и так без остановки, как заведенная. Тогда еще старинная вазочка разбилась, жутко дорогая, пани Барбара пожалела выбрасывать, хотела отдать в мастерскую склеить. А нож у пани отобрали, и все утихомирилось.
– Теперь понятно, при таких обстоятельствах трудно было помнить о ключах, – сочувственно отозвался тихий Анджей, отец Агнешки.
– А что за вазочка? – заинтересовалась Идалия, ее мать. – И совсем вдребезги разбилась?
Прихватив со стола блюдо с двумя остывшими оладьями, Феля пожала плечами.
– Не сказать чтобы совсем. Отбилось в ней что-то, так пани Барбара ее на место поставила, а отбитые куски внутрь ссыпала и все собиралась отдать склеить, да ведь у нее тоже проблем хватало. Стояла она так и стояла, пока незадолго до смерти пани Юстина не нашла хорошего мастера, так мне говорила. Не помню, сама отнесла этому склейщику или кого попросила. Может, паненку Эву?
Упоминание о дочери заставило Марину угомониться, и она уже не настаивала больше на раскрытии фамильных тайн, погрузившись в невеселые воспоминания о нехороших мужьях. Поскольку ее супружеские неурядицы вконец разорили семейство, она притихла и постаралась не привлекать больше к себе внимания. Зато не успокаивалась ее сестра Идалия.
– Так где же эта вазочка? – хотела она знать. – Вернулась от склейщика?
Феля не знала, и мать обратила вопросительный взгляд на дочку. Агнешка сконфузилась.
– Моя вина, бабуля просила меня сходить за вазочкой, да я напрочь забыла.
– Дочь моя, очень легкомысленно с твоей стороны, – напыщенно укорила Идалия. – Не исключено, что вазочка была чрезвычайной ценности, возможно, эпохи Минг, а может, даже Сунг. Из Блендова она. Давно прошли времена, когда мы могли себе позволить пренебрежительное отношение к дорогим вещам.
Тетка Марина воспрянула духом.
– Вот, пожалуйста, велит нам тратить время на поиски сомнительных ключей, а сама наплевательски относится к совершенно реальным ценностям.
Агнешка совсем поникла, и Амелии стало ее жаль.
– Нечего теперь причитать задним числом, да и разбитый китайский фарфор никакой ценности не представляет. Если от него одни осколки остались, склеивай не склеивай…
– И вовсе не осколки! – с возмущением перебила ее Феля. – Ведь как падала, пани Барбара ее на лету поймала, лишь о полку ударилась, и что-то от нее отбилось. Так пани Барбара черепки все до крошки подобрала и в маленький мешочек ссыпала.
– А сами, Феля, только что сказали – черепки в вазочке были.
– Так ведь всего сразу не вспомнишь. Уже как опосля при генеральной уборке пани Юстина на разбитую вазочку и мешочек, что рядом лежал, наткнулась, развязала, увидела в нем черепки от вазочки и в нее сунула, чтобы не затерялись. И вскоре мастера нашла.
– А у тебя его адрес есть? – спросила Идалия у дочери.
– Да, и фамилия тоже! – успокоила мать Агнешка. – Непременно к нему схожу.
– Может, хватит о разбитом фарфоре? – потеряв терпение, вмешалась в разговор Амелия. – Давайте вернемся к ключам. Вы уже все обыскали?
– Почти все, только совсем уж бесперспективные закоулки остались.
– Вот-вот, насколько я помню, эта девчонка любила прятать свои игрушки по самым дальним углам, потом сама с собой играла в поиски кладов. Так что надо непременно все углы обыскать.
Желая облегчить работу матери, Агнешка лично перетряхнула в доме родителей то, что оставалось непросмотренным. И повторилась история с квартирой бабушки: обнаружилось множество всевозможных ключей, но среди них не оказалось трех на запаянном кольце. Не было их, и все тут! В душе девушка не раз благодарила тетку Амелию, которая категорически утверждала – ключики нельзя было снять с кольца, иначе Агнешка пребывала бы в сомнениях – а не поснимала ли она сама ключики еще в детстве и они благополучно затерялись поодиночке? Да если бы и не затерялись, как распознать их в этой разнокалиберной груде?
Угрызения совести совсем замучили бедную Агнешку, и она решила сделать хотя бы то, что в ее силах, – выполнить, пусть с большим опозданием, просьбу покойной бабушки и принести из склейки вазочку. К счастью, фамилия и адрес мастера были записаны еще Юстиной на листке отрывного календаря, который сохранился.
Приход Агнешки очень обрадовал мастера, человека весьма пожилого, но еще достаточно энергичного.
– Наконец-то пришли! – суетился мастер, усаживая клиентку. – Жду, жду, уже собирался давать объявление, да все текста не мог придумать, знаете ведь, сколько жуликов развелось в последнее время, не хотелось привлекать их внимание. Ведь это же ваза эпохи Сунг! Сунг! Боюсь, вы, уважаемая, даже не понимаете, что это значит.