Старший брат моего парня
Шрифт:
Я никогда не была худышкой. Высокая грудь и пышные бёдра при узкой талии и стройных ногах производили на мужчин сногсшибательное впечатление, мне же всё казалось немного чрезмерным. И даже в тренажёрном зале я тщательно следила за тем, чтобы ненароком не перекачать некоторые мышцы, чтобы не выглядеть массивно. После знакомства с Барби хотелось заклеить рот скотчем, оставив лишь маленькую дырочку, сквозь которую можно просунуть соломинку и пить воду со льдом и лимоном или мятой. Но не колу! И даже не диетическую колу, от которой вреда, поговаривают, ещё больше.
И именно
Моего бывшего мужчину!
То, что я сейчас сижу в его машине, ничего не значит. Я лишь выбрала меньшее зло. С кучей незнакомых мужчин мне явно было бы куда сложнее справиться, чем с одним хорошо воспитанным Марком.
В горле то и дело норовил угнездиться мерзкий ком, но я мужественно держалась. Не буду рыдать. Вот принципиально не буду! Он недостоин моих слёз. И вообще, за окном такая красота, всё блестит и переливается, сверкает огнями. Красиво наряженные люди стоят у баров, хохочут, целуются, болтают. Жизнь кипит, бурлит и выбрасывает энергию в воздух для таких, как я, потерявшихся, заплутавших, но не сдавшихся.
Справлюсь.
Вот только… ещё немного времени и справлюсь. А сейчас на душе словно многотонная плита.
— Куда ты меня везёшь? — спрашиваю тихо. Горло сводит спазмами, но я стараюсь контролировать своё состояние и дышать.
Тяжело. Невыносимо тяжело и сложно дышать им. Его запахом. Таким родным. Привычным. Нужным. До боли. До слёз.
Я пытаюсь вычленить ноты ароматизатора для машины, чтобы отвлечься. Тягучий хвойный аромат. Кисловато — пряный можжевельник, сладость корицы…
И аромат Марка. Он не такой тяжёлый, но удивительно пронырливый, потому что я чувствую лишь его, а вся эта хвоя со сладкими нотами специй — неинтересный фон. Ненужный.
С силой сжимаю зубы.
Тошнит, руки трясутся. Сжимаю пальцами кожаную обивку салона, чувствуя, как кожа скрипит, но не сдаётся, держится.
Отвлечься, отвлечься, отвлечься, — стучит набатом мысль в голове.
Часто моргаю, лишь бы не зареветь. Пытаюсь зацепиться взглядом за прохожих на улице, но глаза сами возвращаются к профилю Марка. Его идеальному, чертовски привлекательному профилю. Губам… которые, наверное, уже целовали Барби. Рукам, которыми он обнимал её тонкую талию, сминал красивую, идеальной формы грудь.
Судорожный вздох. Я не могу. Просто не могу находиться с ним рядом и не страдать. Мне хреново. И больно. Так больно, что не хватает воздуха. Я отравлена, опоена Марком. А снять интоксикацию нечем.
— Останови. Я хочу домой, — шепчу, не глядя на него.
— Мы поговорим.
— Не хочу. — Мой голос едва различим. Я больше выдохнула слова, чем произнесла их. Прошелестела. Прошептала.
— Котёночек, ты…
— Я. Не. Котёночек! Я. Не. Твой. Котёночек. Марк! — бешусь я неожиданно и для себя и для Марка.
Машина с визгом входит в поворот и останавливается на обочине. Удивительно пустынный закоулок, где ни фонаря, ни единого светящегося окна.
Мы видим лишь подсвеченные медиасистемой контуры друг друга. На экране алая обложка Rolling Stone и глаза Марка блестят диким, демонически красным огнём.
— С хрена ли
Он зол и рычит, срываясь на высокие звуки. Уши закладывает и я хочу наорать на него в ответ, но против воли на глаза наворачиваются слёзы и в горле застревают все буквы.
И Марк теряется. Сбавляет обороты. Он физически не выносит, когда мне плохо. Иногда кажется, даже чувствует за меня.
Его пальцы находят кнопки, отстёгивая ремни безопасности. Сильные руки обнимают меня, перетягивая к себе на колени.
И мне тошно от того, что я хочу его объятий. Хочу его утешений.
Ещё раз вдохнуть его запах. Ощутить вкус кожи. Сойти с ума в его руках.
Пальцы крюками впиваются в его футболку, сжимают так, что трещит ткань. А я реву белугой, взахлёб, трясусь как ненормальная. И кайфую от его нежных поглаживаний. Бережных. Таких нужных. Всегда, блин, нужных.
— Тихо, тихо, моя девочка. Тихо, моя хорошая. Всё хорошо, ты со мной, я рядом, никто тебя не обидит, никто слова тебе плохого не скажет, я тебя ото всех защищу, не волнуйся, — приговаривает Марк.
Его руки гладят меня по голове, как маленькую девочку.
Господи, я так люблю его. Я, наверное, ненормальная. Конченая дура. Вообще без мозгов. Но сердце заходится, болит. Тянется к нему.
Пытаюсь докричаться до самой себя, напомнить, что произошло, что он изменил, пусть пока не физически, но ведь такая переписка — это почти измена, значит, не любит. Хочет другую.
Но я знаю, что Марк дуреет от меня. Сходит с ума. Фанатеет.
Как, блин, вообще произошло то, что произошло? В голове не укладывается!
И я обманываю себя. Знаю, что обманываю, но нахожу ему три тысячи оправданий. И понимаю, что я слабая, безвольная, бесхребетная дурёха, которая наутро обо всём пожалеет, но сейчас тянусь к нему сама. Позволяю раздеть себя. Зацеловать.
Поцелуи солёные до одури, но такие сладкие, что голова кружится. И я уже выгибаюсь в его руках, постанывая, ёрзая, подгоняя. И подставляю шею под укусы. И сама оголяю грудь, чтобы он вылизал каждый её миллиметр, заставляя меня биться лопатками о клаксон, извещая всю округу, что с этим мужчиной я могу кончить даже без проникновения.
Марк сжимает мои бёдра, короткими ногтями вонзаясь в кожу. Тянет на себя. Легко проникает внутрь.
— Моя горячая штучка, — шепчет довольно. — Нереальная. Просто нереальная. Моя. Только моя. Никому не отдам.
Я молчу. Он может думать всё, что угодно, но в одном ошибается. Он не может отдать то, что ему не принадлежит. А я… я уже не его. И если для Марка этот секс — продолжение наших отношений, для меня это конец. Моё с ним прощание. Улётное прощание со вкусом соли на губах.
Видно, что он тоже соскучился. И потому за первым сексом практически сразу следует второй. И третий. И мне так хорошо, так правильно, так невыносимо прекрасно в его руках, что хочется сделать вид, будто не было никаких фотографий, не было переписки, не было секса втроём и вообще всё прекрасно. Только бы не уходить. Не отпускать. Прилипнуть к нему пиявкой, пробраться под кожу, вонзиться шипом в сердце.