Старый Свет. Книга 2. Специальный корреспондент
Шрифт:
Госпожа Прыткова – старая и многоопытная преподавательница Limish, или lime language – самого популярного в Альянсе языка, здорово натаскала меня за время моей работы в гимназии, так что теперь я шипел, надувал щёки и проглатывал букву «р» если и не как уроженец Камелота, то на уровне жителя пригорода Хедебю точно. Поэтому основной посыл бастующих был мне понятен – им урезали зарплату, снижали премии за сверхурочные, а то и вовсе убирали одну смену. Да, они могли уехать из Гертона, в Зурбаган, например, или в Покет, но кому охота бросать обжитые места и искать счастья, если есть вариант просто надавить на
Я сделал несколько снимков толпы и трусцой направился к муниципалитету – там должно было развернуться основное действо. Пот бежал по спине, в нос и рот набивалась пыль, дышать было тяжело – жаркий южный полдень выпивал все силы. Какой дурак придумал проводить демонстрацию в полдень? Вечером такие дела надо делать, вечером!
Мне определённо следовало приобрести пробковый шлем, а лучше нормальную шляпу, если я не намеревался получить солнечный удар, выполняя служебные обязанности. Фотоаппарат работал пропуском – завидев его, рабочие начинали позировать на фоне своих плакатов, полицейские пытались приосаниться, и в целом ни у кого не возникало вопросов, что за тип в хаки ошивается на таком важном массовом мероприятии. Так что мне удалось подобраться к самой ратуше и взобраться на портик над боковой дверью, чтобы получить лучший ракурс для фотографии и при этом слышать, о чём говорят на ступенях у главного входа.
Вещал мэр – энергичный дядька с заметной лысиной. Галстук его был распущен, белая рубашка закатана до локтей, штиблеты сверкали ярче солнца:
– …не является спонтанным решением! Каждый из вас может пойти на склад своего предприятия и посмотреть – запасы сырья стремительно тают! Мы не можем удерживать зарплату на прежнем уровне, когда поставщики вынуждают нас поднимать закупочные цены! Дорожает сырьё – дорожает и продукция, а мы не можем этого допустить. Протекторат и его сателлиты сейчас хватаются за любую возможность заработать, демпингуют, переключая на себя товарные потоки. Не дремлют дзайбацу Нихона, тамильские компрадоры… Мы не выдержим конкуренции, если наша одежда будет стоит дороже тевтонской, а консервированные фрукты дороже тамильских!
Народ слушал. Народ волновался. Кто-то выкрикнул из толпы:
– Так что, снова гемайны?! Хотят содрать с нас денег за хлопок?
Из разных концов послышались совершенно случайные синхронные возгласы:
– Жируют за наш счёт!
– Плантаторы! Изверги!
– На хрен гемайнов!
Мне всё это очень не понравилось. Навидался я таких горлопанов – до сих пор оскомина на зубах не прошла. Очень, очень знакомо и очень пугающе!
Мэр поднял вверх обе руки и сказал:
– Джентльмены! Друзья! Мы все находимся в тяжёлом положении! Сегодня же я соберу в муниципалитете всех фабрикантов и представителей поставщиков, и мы обсудим закупочные цены. Помните, мы с вами на одной стороне! А ещё сегодняшний рабочий день вам из зарплаты не вычтут – это я лично обещаю!
И мэр сорвал овацию, ей-богу!
Я отбил по телеграфу заметку в «Подорожник», не экономя буквы – оплачивала принимающая сторона, и вышел под закатное солнце. Глухой проулок манил меня запахами пряного мяса, и, наплевав на осторожность, я сунулся к вывеске «Финикийский донер-кебаб».
Кучерявые улыбчивые ребята с огромными ножами и очень понятным
– Благодарю! – Я отказался от сдачи, потому что они были большими молодцами, эти финикийцы. Чистое заведение, вкусная еда, искренние улыбки – что ещё нужно, чтобы человек почувствовал себя счастливым? Я покинул закусочную в отличном настроении.
Рот наполнился слюной, и я уже навострил зубы, чтобы вцепиться в донер, когда моё внимание привлёк агрессивный гомон. Жуя на ходу, устремился к его источнику, благо он был недалеко.
Группа заводских рабочих, шесть-семь человек, прижала кого-то в тупике.
– А-а-а-а, что, бородач, боишься за своих щенков? Я им ноги переломаю, чтобы они дорогу к побережью забыли! – подливал масла в огонь высокий, сутулый, рыжий заводила.
– У, шкуродёр, чего скалишься? – вторили ему.
– Гляньте, у него цепочка на пузе серебряная! Шикует! А нам зарплату урезают! А ну проси прощения, скотина! И возместить убытки не мешало бы.
Работяги все были в изрядном подпитии, обстановка накалялась. Видал я такие разухабистые компании при лоялистах. Погоны с офицеров рвали, винные лавки громили. Им дай волю, они и убить человека могут. А поодиночке люди как люди, вполне даже приятные.
– Гаан век, дайарэ! Воордат эк клоп ал йоу танде! – густой бас прозвучал действительно угрожающе.
Я-то понял, что он посулил выбить все зубы и назвал их животными, а они нет!
– Это кто здесь клоп, бородатый урод? Это вот эти два – клопеныши твои! Чего мы ждём, парни, отделаем его как следует, этого мироеда!
Они не видели меня, обратив всё внимание на свою жертву. А я спешно дожёвывал донер, но понимал – не успеваю! Заводила ринулся вперёд и тут же сел на задницу, сбитый с ног мощным ударом кулака сверху вниз, по темечку.
– А-а-а-а! – заорали рабочие, взметнулись вверх кулаки…
Грох! Выстрел эхом разнёсся в подворотне.
Я опустил револьвер и с сожалением глянул на донер, который грустно лежал в грязи.
– А это что ещё за… – Они были несказанно удивлены, эти мужики.
Вдруг открылась дверь закусочной, и выбежали финикийцы со своими здоровенными ножами, все втроём. От их улыбчивости не осталось и следа, чёрные глаза злобно сверкали.
– Э-э-э-э, что вы тут устроилы? Каждый знает – здэс мэсто братьев Адгербал, м? Пойди устрой свой беспрэдэл в другом мэсте, м? – Акцент даже подчёркивал угрожающие интонации, а сверкающие клинки в руках демонстрировали серьёзность намерений финикийцев.
Заводила уже встал и, мазнув взглядом по моему хаки, махнул своим товарищам:
– Спелись, черти… Рабовладельцы и пархатые финикийцы… Всех вас к ногтю, в своё время…
Ворча и матерно бурча, они вышли из проулка и исчезли из виду.
Я наконец смог рассмотреть тех, на кого была направлена агрессия. Крепкий коренастый мужик в широкополой шляпе и двое мальчишек лет двенадцати-пятнадцати. Оба вцепились в рукояти ножей на поясе, мужчина держал ладони у сыновей на плечах. Борода у него и вправду была выдающаяся, опускаясь на самую грудь.