Стать Теодором. От ребенка войны до профессора-визионера
Шрифт:
Я учился в школе Тарбут («Культура» на иврите), в которой иврит был языком преподавания. По воле моих родителей и как выражение их либерализма, школа была социально смешанной: дети ремесленников, преподавателей и купцов – как богатых, так и тех, кто победнее. В этой смеси я явно предпочитал детей менее состоятельных семейств, которые были «хулиганистее» и этим подходили более тому, что я тогда определил бы как «настоящие парни». Одним вечером, возвращаясь из школы, я зашел в семейство товарища. На улице было холодно, и, как часто бывало в менее состоятельных семьях Вильно, обогревалась только одна комната, в которой сидела вся семья. С моим товарищем я уселся на полу, и мы увлеченно играли в морской бой. Во время этого приятного занятия мой товарищ назвал меня по фамилии (мы так называли друг друга в школе). Я заметил, как его мама подозвала его и тихо переспросила мою фамилию. После этого как ветром сдуло всю
Некоторое время спустя я, возвращаясь опять-таки из школы, пригласил к себе нескольких товарищей. Нашему обслуживающему персоналу это не очень нравилось, но никто не посмел сопротивляться. Панич (сын «пана» и «пани», господина и госпожи – хозяев дома) имел право во многом поступать как захочет, а остальные подстраивались. Замечания ему могла делать только сама пани – моя мама.
Но когда мы вошли в комнаты нашей квартиры, мои товарищи с трудом смогли продвигаться по паркету (к нам раз в неделю приходил однорукий инвалид, который нанимался для того, чтобы «фратерировать» полы комнат, то есть натирать их воском). Товарищи скользили и с трудом держались на ногах. Я рос на паркетах, и меня рассмешила их неспособность справиться с ними. Годами позже я прочел у Маяковского, что «американцы бывают разные, которые пролетарские, а которые буржуазные». Я знал это с детства. Внутренние классовые, как и этнические, различия могут иметь глубокие корни, их легко обнаружить, но в них трудно ориентироваться.
2. История: векторы и пунктиры
Нашей первой главой была зарисовка дней моего детства в преддверии Второй мировой войны – еврейский Вильно и я в нем. Для полноты образа мы должны «сменить линзу» – расширить картину и сделать ее более динамичной. Мы не ставим себе здесь задачу написать заново историю города и страны. Для этого имеются хорошие тексты (такие, как двухтомник Нормана Дэвиса 10 и атласы исторической географии). Вместо этого мы предложим короткую, селективную «историю пунктиром», где «пунктами» будут выделенные элементы важнейших процессов, осознанных нами причинностей истории польско-литовской Речи Посполитой. Начиная с XVII века более чем 130 лет эти территории и население были под чужим владычеством и возродились только в польском и литовском государствах XX века. Без этого трудно понять как историю города Вильно, так и биографию моей семьи.
10
См.: Davies N. God’s Playground A History of Poland in Two Volumes. Oxford: Clarendon Press, 1981.
Выбор пунктов этого пунктира должен быть, конечно, не случайным, а связанным с более широким видением векторов истории страны и города, которые оказались на перепутье историй разных государств и народов. В определении точек этого пунктира мы будем особо акцентировать соотношения и столкновения политических сил и влияний, часто не вполне осознаваемых даже теми, кто в них жил.
Общее описание тех времен можно представить длинной диссертацией, но короткая шутка тоже подойдет. На стандартный вопрос «Вы откуда?» я часто отвечал речитативом: «Отец мой родился в России, мама – в Германии, я – в Польше, но мы все рождены в одном и том же городе, и теперь он столица Литвы». Это, конечно, не просто шутка, а скорее реальная история города и его населения.
В XVI–XVIII веках Вильно/Вильнюс был второй столицей самого территориально крупного в Европе государства – Литвы-и-Польши. Это государство создано в 1385 году женитьбой великого князя Литвы Ягайло/Ягелло на королеве Польши Ядвиге. Важнейшей причиной этого династического объединения была агрессия с севера и северо-запада тевтонского государства крестоносцев, что подтолкнуло к единению стран, оказавшихся под его ударами. Частью и условием этого процесса объединения было принятие католичества Литвой – последним языческим государством Европы. Пиком борьбы с крестоносцами стала битва под Грюнвальдом в 1410 году, победа в которой определила на последующие столетия характер польско-литовского государства. Его дальнейшее единение укрепила Люблинская уния 1569 года, согласно которой часть земель Литвы была передана Польше, но которая сблизила обе страны созданием единого для них парламента (сейма). При этом были удержаны раздельные польское и литовское законодательство
Само название государства Речь Посполитая было прямым переводом с латыни – языка образованных людей того века, а также самоопределением социального слоя, который его создал. Говоря современным языком, это был особый вид республики, в которой формальное равенство и реальное избирательное право существовали, но ограничивались примерно 10% населения, то есть шляхтой – дворянским сословием страны. Короли избирались представителями этого сословия. Выбор был пожизненным, но королевский титул не переходил как само собой разумеющееся к наследникам той же семьи или династии. Власть короля была ограничена предварительным договором, принимаемым каждый раз заново новым королем и представителями шляхты в избираемом ими сейме, как и в сенате, состоящем из феодальных магнатов и глав церкви. Главной функцией, обязанностью и правом шляхтича была военная служба. Во время войн объявлялось «Rushenie Pospolite», то есть всеобщая мобилизация шляхты в «хоругви» – базовые подразделения армии ранних дней Речи Посполитой.
Сейм избирался мужской частью всей шляхты через посредство местных «сеймиков». Государственная власть была сильно децентрализованной – с тем, что каждые выборы короля создавали для представителей шляхты новую возможность расширить свои привилегии. Со временем определился как часть политического устройства принцип так называемого «liberum veto». Это значило обязательность единогласия всех голосующих в сейме для принятия закона. Это все чаще приводило к тупиковым ситуациям, в которых становилось невозможным принятие какого-либо решения.
Большинством нешляхетской части населения было закрепощенное католическое польское крестьянство. Закрепощение часто усиливалось принадлежностью к другим этническим и религиозным группам. В частности, многие крестьяне и часть шляхты были русинами, то есть православными протобелорусами и протоукраинцами. Закрепощение крестьянского большинства было обратной стороной «золотой вольности» шляхты, ограниченной властью короля и его окружения.
Существовали также относительно автономные формы самоорганизации этнических меньшинств, не принадлежащих к польско-католическому большинству. Они пользовались «привилегией», даваемой королевской властью и часто приводившей к непростым переговорам, конфликтам и согласованиям. Правовая система многих городов, где часть населения была немецкого происхождения, определялась так называемым Магдебургским правом, определявшим степень автономии, на которую немецкие меньшинства могли претендовать в Польско-Литовском королевстве. Аналогично этому евреи имели свой Комитет четырех земель как общее представительство и руководящий орган евреев Речи Посполитой.
Параллельно с усиливающейся децентрализацией и ослаблением польско-литовской государственности происходило быстрое усиление центральной власти в соседних с ней странах. Пиком этих процессов стали: для России период властвования Екатерины Второй (царствовала в 1762–1796 годах), для Пруссии – власть Фридриха Второго (царствовал в 1740–1786 годах), а для Австрии – власть Иосифа Второго (царствовал в 1764–1790 годах). Конечным результатом этих процессов стало разделение Речи Посполитой между ее более мощными соседями. Это происходило поэтапно, но сравнительно быстро: в 1772–1793 годах и окончательно – в 1795 году. Тем был положен конец Речи Посполитой. Самой крупной территорией, отторгнутой от Речи Посполитой, была ее часть, перешедшая под контроль царской России. Вильно стал губернским городом Российской империи в 1795 году.
Чувство «конца мира», то есть гибели их мира и их государства, вызвало у передовой части дворянства, как и некоторых других групп населения Речи Посполитой усилие спасти ее, осовременив ее структуру. Это выразилось в массовой агитации, а далее – в принятой сеймом Конституции 3 мая 1791 года. Глубокие реформы, предлагаемые этой Конституцией, были нацелены на ликвидацию «liberum veto», прекращение выборности короля и создание постоянной армии, которая включала бы не только шляхту. Часть реформаторов дозрела даже до постановки более радикальных социальных целей. Новая армия была создана под руководством Тадеуша Костюшко – ветерана Войны за независимость США, ставшего впоследствии польским национальным героем, – но не смогла удержаться под последовавшими ударами армий государств-соседей – России и Пруссии. Сам Костюшко, раненный в бою, был пленен и заключен в Петропавловскую крепость – российский эквивалент Бастилии для особо опасных преступников, – в которой в разные времена побывали Александр Радищев (писатель и критик), Николай Чернышевский (журналист и социальный философ), Федор Достоевский (журналист и писатель) и многие из декабристов и народовольцев России, отказавшиеся присягнуть царю.