Статьи и рассказы
Шрифт:
Ночью доктор Левин просчитывал варианты будущих действий. Он уснул, ещё не решив, обратится ли в Учёный совет министерства, или в ЦК.
Но утром следующего дня секретарь партийного комитета, старший научный сотрудник Екатерина Павловна Мешунина, недавно пообещавшая ему никогда не забыть, как он спас её жизнь, сообщила, что сегодня на партийном собрании в повестке дня персональное дело коммуниста Давида Исааковича Левина.
Ритуал подобных собраний, арены для уничтожения очередной жертвы, был давно и тщательно отработан. Значительную часть партийной организации составляли работники административно-хозяйственной службы и работники экспериментально-производственной мастерской. Представления о трёх процентной разнице в концентрации азотной кислоты у них было маловато. Зато зависимости от воли директора института — с избытком. А именно
Директор напомнил собранию, что родная партия и правительство разоблачили подлых космополитов, пытавшихся подорвать мощь нашей самой демократической державы, свести на нет великие завоевания социализма, предав страну в лапы американского империализма. Не только в литературе и музыке, не только в кино и театре, не только в гуманитарных науках, но даже в биологии и физике свили гнездо враги самого прогрессивного, самого передового учения марксизма-ленинизма. К сожалению, и наш здоровый коллектив не уберёгся от этой заразы. Проникший в наши ряды Левин предпринял диверсию, пытаясь опорочить наш научно-исследовательский институт. Он обвиняет наш экспериментальный отдел в фальсификации. Как вам всем известно, именно в этом отделе выполнена работа, за которую мне присуждена Сталинская премия. Именно в экспериментальном отделе нашего института осуществлены и осуществляются научные работы присутствующих тут коммунистов. И на этот отдел посмел поднять руку космополит Левин. Партийный комитет считает, что таким личностям нет места в рядах нашей славной коммунистической партии, и предлагает собранию исключить его из партии.
Доктор Левин поднял руку, но директор попытался предотвратить выступление обвиняемого. Ему даже поддакнули несколько коммунистов, в основном административно-хозяйственные работники. В аудитории раздались голоса протеста. Мешунину можно было упрекнуть в незнании медицины, но уж никак — в неумении вести собрание и вообще в неумении проводить в массы политику родной партии.
Давид очень спокойно изложил, как умерщвлялись его препараты. В доказательство он сослался на двух свидетелей — коллегу, разрешившего ему взять ребро только что усыплённой собаки, и на профессора, главного патологоанатома республики. В заключение он хотел сказать о явно антисемитском характере речи директора института, но во время остановился.
Слово попросила доцент Антонина Ивановна Апасова. Именно она в первой клинике руководила молодым клиническим ординатором Левиным. Речь её была резкой и эмоциональной. Она обвинила директора института в том, что он не в состоянии выбраться из старого стереотипа, что он забывает о времени. Сейчас декабрь 1953 года, а не 1952. — прозрачный намёк на некоторые изменения после смерти вождя и учителя. Она не представляет себе, как у людей поднимаются руки опорочить Давида Исааковича, этого трудолюбивого честнейшего человека, молодого врача, которого больные успели не просто заметить, а полюбить, воина, отмеченного многими боевыми наградами, о которых он скромно умалчивает. Она не понимает, почему не была утверждена тема его кандидатской диссертации, такая важная не только для здравоохранения, но к тому же имеющая оборонное значение.
Вслед за ней слово взял старший научный сотрудник экспериментального отдела Андрей Фаустович Бродько. Давид съёжился в ожидании атаки. Экспериментальный отдел. Честь мундира. Но речь Бродько, обильно сдобренная украинизмами, удивила не только Давида. Бродько сказал, что почти в течение года наблюдал за работой молодого врача. Если бы ему предложили назвать образец врача и научного работника, он назвал бы Давида Исааковича Левина. Разумеется, у него есть недостатки. Если бы Бродько сказали, что Левин кого-нибудь покрыл матом, не стал бы сомневаться. Если бы сказали, что Левин дал кому-нибудь по морде, поверил бы сходу. Но даже под пыткой не смог бы поверить, что Левин сказал неправду. Очень странно в этом аспекте прозвучало выступление Михаила Константиновича, тем более — его предложение. По-видимому, кто-то дезинформировал уважаемого директора.
Опытная секретарь партийного комитета поняла, что собрание может пойти не по накатанной колее, и немедленно взяла вожжи в свои руки. Выступление её звучало сдержанно. У неё нет оснований вступать в спор с Андреем Фаустовичем. Но согласитесь, что поведение доктора Левина было непартийным. Почему он ни разу не обратился, в частности, к ней, к секретарю партийной организации, с которой он ежедневно общается в клинике, и не рассказал о проблеме, связанной с диссертацией? Почему он не поделился с ней подозрением об умерщвлении препаратов? О чём это говорит? О том, что Левин не доверяет партийной организации. Достойно коммуниста такое поведение? Поэтому она предлагает не исключить Левина из партии, а только вынести ему строгий выговор за непартийное поведение.
Доцент из пятой, стоматологической клиники предложил ограничиться только простым выговором, не строгим.
Апасова и Бродько голосовали против обоих предложений. И ещё Антон, младший научный сотрудник, которому Давид писал диссертацию, зашнуровывал ботинки. Интересно, как проголосовал бы Мерман. Но перед самым собранием он внезапно заболел и уехал домой. Проголосовали за выговор.
Через полгода директор и секретарь партийной организации всё-таки нашли возможность ненасильственным путём избавиться от неугодной личности. Доктору Левину оказали честь и высокое доверие. Он получил почётное партийное поручение: обеспечить медицинское обслуживание тружеников, поднимающих в Казахстане целинные земли.
Доктор Левин вернулся в родной город, закончив обслуживание трудящихся-целинников, и, преодолев немалые преграды, работал ортопедом-травматологом в районной больнице. Екатерину Павловну Мешунину ему приходилось видеть на заседаниях ортопедического общества. Он не только не разговаривал с ней, но даже не раскланивался. Её вопросы и выступления на заседаниях общества свидетельствовали о том, что прошедшие годы не прибавили знаний старшему научному сотруднику. Поэтому доктора Левина весьма удивила повестка предстоящего заседания ортопедического общества, на котором должна состояться предварительная защита докторской диссертации ст. н. с. Е.П. Мешуниной.
Доктор Левин пользовался услугами не только Республиканской медицинской библиотеки, но и библиотеки ортопедического института. Он пришёл туда познакомиться с диссертацией Мешуниной. Он объективно отметил, что тема диссертации, спастический паралич, не очень выигрышна. Чем в настоящее время медицинская наука могла помочь несчастным детям, страдавшим этим тяжким недугом? Поэтому диссертант получила у него значительный кредит, полностью исключающий личную неприязнь. Но уровень диссертации просто поразил его. Он уже давно привык к научной липе и несостоятельности в диссертациях, исходивших из ортопедического института. Никуда не денешься. Надо было ковать национальные кадры, чтобы заменить увольняемых космополитов. Но то были кандидатские диссертации. А тут докторская на том же уровне. Доктор Левин захотел познакомиться с кандидатской диссертацией Мешуниной. В библиотеке её не оказалось. Не было её и в Республиканской медицинской библиотеке. Не было даже автореферата. На запрос в Москву, в Центральную медицинскую библиотеку пришёл ответ: «Диссертация не найдена». Через десять с лишним лет знакомства с Мешуниной Давид узнал, что степень кандидата медицинских наук оториноларинголог Мешунина получила в каком-то институте во время войны. В каком именно институте и где диссертация, выяснить не удалось. Не удалось выяснить, каким образом оториноларинголог стала ортопедом, да ещё старшим научным сотрудником.
На заседании ортопедического общества всё шло своим чередом. Мешунина бодро отбарабанила двадцатиминутный доклад. Доктор Левин мог даже не слушать. Он был знаком с диссертацией. Нужны ли ему тезисы этой убогой компиляции? Затем, захлёбываясь от восторга, выступили три оппонента. Третьим оппонентом была профессор-физиолог Оскарова из научно-исследовательского института физиологии Академии наук. Её выступление ни по форме, ни по сути не отличалось от двух предыдущих. Но доктору Левину очень понравилась трижды повторённая ошибка, дававшая основание заподозрить профессора Оскарову в знании анатомии на уровне диссертанта Мешуниной. А ещё ему очень понравилась фраза, что доктор Мешунина проделала большой труд.