Статьи и рассказы
Шрифт:
— А вот за то, что ты работаешь на тракторе, я не забуду благодарить тебя до конца моих дней. (Михако снова ошибся. Но об этом позже). Село Шрома Махарадзевского района. Четыре месяца без одного дня. Вспоминая это время, я почему-то не думаю о работе, которая доставляла мне удовольствие и утверждала меня в моих глазах, а о людях, с которыми я общался. Кукури познакомил меня со своими одноклассниками — Нико Карцевадзе и Оксенди Качарава. Замечательные, интеллигентные сельские мальчики! Был в них какой-то врождённый аристократизм. Обычно мы общались или у кого-нибудь из них, или у Самуэля, или в правлении колхоза. Но чаще всего — в чайной. Это был своеобразный маленький клуб. Забавно — колхоз в основном чаеводческий. В нескольких километрах от центра села большая чайная фабрика. По
— Боже ж ты мой! Я же уже забыла, что есть явреи на свете! А ведь явреи же помогли мне сбежать с Украины.
(В Израиле я узнал, что в нескольких десятках километров от Шромы двадцать шесть веков, не растворяясь, не ассимилируясь, жили грузинские евреи. Это отдельная очень интересная тема).
Когда с ребятами мы приходили в чайную, Параска всегда подкладывала мне лучший кусок. Я злился, а Кукури, Нико и Оксенди считали это само собой разумеющимся.
Был дождливый холодный день начала марта. После двух недель ласковой весны в Шрому вернулась зима. Я был вынужден надеть шинель. Вчетвером мы сидели в чайной за бутылкой вина. Распахнулась дверь. Облако холодного пара ворвалось снаружи. А мне показалось, что с этим облаком в чайную ворвался солнечный луч.
В течение двух с лишним недель мне как-то не пришлось встретить красивых грузинок. Правда, у Нико Карцивадзе была очень симпатичная сестра Мерико, ученица восьмого класса. Хорошенькая, изящная, но обычная. К тому же ещё ребёнок. А здесь чайная озарилась неописуемой красотой. Белая шёлковая шаль обрамляла лицо, о котором художник Дваждывенчанный из рассказа Вересаева «Состязанье» мечтал в поисках неземной красоты. Длинный приталенный жакет не скрывал совершенства её фигуры. Ребята сдвинулись и поставили ещё один стул. Девушка подошла ко мне, подала руку и сказала: «Русудан». Я встал, пожал её тонкую кисть и назвал своё имя. Девушка улыбнулась и произнесла что-то абсолютно непонятое мною. А ведь я уже кое-то понимал и даже пытался говорить по-грузински. Ребята смутились, а Параска, погрозив пальцем, сказала:
— Ой, Русудан, как ты можешь? Ты же грузинская; девушка!
Русудан почти не знала русского языка. Но в этот момент ей не надо было знать, потому что у меня вообще не было языка. Он прилип к нёбу. Ребята сказали, что Русудан их одноклассница. Самая молодая в десятом классе. Только осенью ей исполнится семнадцать лет. Значит, я всё-таки старше её на три или четыре месяца.
Куда девалась непринуждённая обстановка наших встреч? Допустим, моё состояние можно было объяснить мгновенной влюблённостью. Но почему так напряжены ребята? Я не мог предположить, что фраза, произнесенная Русудан, не просто нарушила, а взорвала все нормы поведения грузинской девушки. И хотя, как я узнал позже, ей прощалось очень многое, даже она не смела нарушить законы целомудрия и произнести «Он будет моим».
В тот вечер Нико пришёл ко мне и сказал, что Русудан Глонти, с которой я уже знаком, пригласила меня к себе. Я не знал, как себя вести. Мне не терпелось принять приглашение. Но я стеснялся. Стеснялся всего: отсутствия языка общения, своей застиранной гимнастёрки и брюк, своих кирзовых сапог, которые я старался сохранить в служебном состоянии. Нико видел мои колебания. Он сказал, что Русудан его дальняя родственница. Неудобно отказаться от её приглашения. До дома Глонти было километра два, не меньше. По пути Нико рассказал, что Русудан — первая ученица в классе. Да это и немудрено с её феноменальной памятью. Рассказал, что все ребята в неё влюблены, но она только помыкает всеми и никому не отдает предпочтения. Любой из них был бы счастлив получить её приглашение.
Дождь уже только моросил, когда мы подошли к дому Глонти. Всё здесь было богаче, чем у Самуэля и моих друзей, хотя в Шроме я не видел бедных домов. Русудан велела мне снять сапоги. Добро, на ногах моих были целые носки, а не портянки. Отец Русудан, доктор Глонти и его жена уехали на два дня в Махарадзе. Заболел кто-то из их родственников. Русудан, как заправская хозяйка, показала нам дом. Кроме просторной комнаты с камином (она называлась залом), из коридора открывалась дверь в кабинет врача. Рядом с залом слева была спальня родителей. Справа три ступеньки из дерева акации вели в комнату Русудан. Кровать чуть уже, чем в спальне родителей, но шире, кроватей, которые мне пришлось видеть. Письменный стол. Рядом с ним книжный шкаф, до отказа забитый книгами. Стул и два кресла. Напротив стола пианино и круглая табуретка. Я попросил Русудан сыграть что-нибудь. Она очень неохотно открыла пианино и отбарабанила полонез Шопена. Хлопнула крышкой и пригласила нас перекусить. Именно так перевёл Нико. Она поставила у камина маленький столик. Принесла вино, сыр и картофельные котлеты. Вино было потрясающее — «Изабелла». Потом мы с Русудан играли в нарды. После первой партии, которую я выиграл, Русудан предложила условие: проигравший должен поцеловать противника.
— Русудан, прекрати, сказал Нико.
— Почему? Ты ведь знаешь, что я не прекращаю задуманного.
Я понял их диалог и не знал, чью сторону принять.
Вторую партию я проиграл.
— Ну, — сказала Русудан, — почему ты не целуешь?
Я сделал вид, что не понял. Русудан велела Нико перевести. Он сделал это с явным неудовольствием. Я осторожно прикоснулся губами к горячей щеке Русудан.
— Так целуют? — Возмутилась она. — Ты уже когда-нибудь целовался?
Я понял и, по-видимому, покраснел. Действительно, я ещё не целовался. Я знал, как это сказать по-грузински, но промолчал. Удивительно, но в этот вечер я стал понимать почти всё произнесенное по-грузински. Нико сказал Русудан, что я люблю поэзию, а мне, — что Русудан знает наизусть всего Руставели. Я попросил её прочитать что-нибудь из «Витязя в тигровой шкуре». В отличие от игры на пианино, она согласилась немедленно. Как она читала! Только время от времени доходили до меня узнаваемые слова. Но какое это имело значение? Знакомый мне ритм по-грузински звучал божественно. Русудан была ещё красивее, чем прежде, если это только возможно. Нико посмотрел на часы.
— Спасибо, Русудан, нам пора идти.
— Зачем? Посмотри, какой ливень. Неудобно возвращаться к Самуэлю в половине второго ночи. Да пока вы ещё доберётесь. Ион останется у меня.
Нико был изумлён. Он хотел что-то сказать, но только махнул рукой и пошёл к двери.
— Подожди, Нико, я с тобой. Русудан схватила меня за пояс. Я не предполагал, что такая сила у девушки, показавшейся мне неженкой. Нико оглянулся, укоризненно помотал головой и вышел. Я готов был провалиться сквозь землю. Пока Русудан чем-то занималась в своей комнате, я ковырял в камине угасающие головешки. Русудан спустилась в лёгком халатике, почти не прикрывавшем изумительно изваянные ноги. Она взяла меня за руку.
— Идём. Раздевайся. — Она ввела меня в свою комнату. Постель была расстелена. — Раздевайся, — сказала она и сняла халатик.
Не знаю, как я не потерял сознания. Я был Танталом, стоящим в родниковой воде и умирающим от жажды. Но как только я наклонялся к воде, она уходила от меня. Я погибал от голода, а у самого моего рта висели изысканные яства. Но стоило мне потянуться к ним, как они тотчас же отдалялись. Я чувствовал, что мои бедные застиранные брюки сейчас лопнут и гимнастёрка не прикроет творившегося со мной.
Но ведь Русудан грузинская девушка. И если она совершает глупость, то хотя бы я должен взять на себя ответственность.
— Нет, Русудан, я буду спать в зале на диване.
Уже совсем под утро она пришла ко мне голая. Я умирал и попросил её уйти. Она разозлилась и назвала меня дедало. Я не знал, что это такое.
Днём после занятий Нико приехал ко мне в Уреки на лошади.
— Ты спал с ней?
— Как ты можешь, Нико?
— Молодец. Она ненормальная. Если что-нибудь влезет в её красивую голову, дубиной не выбьешь. Но я не сомневался в твоём благородстве.