Стая бешеных
Шрифт:
Она вгляделась в глаза Гордееву, чтобы понять, не трусит ли он, связавшись с такой мистически небезопасной натурой. Гордеев выдержал взгляд.
– Вот, – продолжала она, – и дальше я лишаюсь автомобиля при очень туманных обстоятельствах. В поезде у меня ворует деньги эта тварь, а другая тварь заставляет меня вдарить ему туфлей в глаз.
Гордеев улыбнулся.
– Вы что, считаете, что он спровоцировал вас, чтобы вы его убили?
– М-да, что-то я зарапортовалась, – признавалась Ирина. – Но все равно, – возбужденно принималась она сызнова, – я не анализирую ситуацию, я говорю о цепи совпадений.
– Это вам, к сожалению, только кажется. Вы же никогда не оказывались в милиции? Так что не думайте, что вы в исключительном положении. Вам, можно сказать, повезло.
– Повезло? – удивленно вскидывала брови Ирина.
– Да. У вас хотя бы адвокат порядочный, – пошутил Юрий Петрович и тут же пожалел, потому что глаза Ирины наполнились слезами, она взяла его руки и уткнулась в них лицом.
Этот разговор засел в его памяти. Найти связь между шефом, Руфатом, Крымом, воровкой в поезде и убийством мог только шизофреник. Для всякого стороннего наблюдателя это была череда совпадений, как и сказала Ирина. Но слишком много было этих совпадений. Их количество порождало иное качество анализа. Конечно, что-то здесь было и впрямь совпадением, но что-то увязывалось в цепь. Объяснить принцип увязанности этой цепи можно, только имея факты, а их было недостаточно. Главным фактом оставалось то, что Ирина невиновна в умышленном убийстве. Из этого органически следовало, что преступник ей действительно угрожал ножом, который не был найден и приобщен к делу в качестве вещдока. Если нож исчез с места происшествия между самим убийством и прибытием оперативников, то кто-то был на месте преступления и умыкнул нож. Так же, как и изрезанный этим ножом чемодан. А значит, этот «кто-то» знал, что произойдет в подъезде. Но кто мог предположить, что Ирина снимет туфлю и этим, прямо скажем, весьма необычным для убийцы предметом прервет течение бандитской жизни?
Конечно, пока очевидно одно: Ирина убила человека, хотя и действовала в пределах необходимой самообороны. Оперативникам было не до того, чтобы выяснять, хорошая ли она девушка, личность подозреваемой – дело следствия. Дежурный следователь просто составил протокол осмотра, внес в него то, что видел. Но нож! Куда канул нож? Где чемодан?
Юрий Петрович, отложив прочие дела сегодняшнего дня, ехал в Межрайонную прокуратуру, которая вела дело Пастуховой. Он хотел прояснить для себя ту часть, которая касалась непосредственно задержания и ареста Ирины.
И для этого вначале заехал в отделение милиции, которое осуществляло задержание Пастуховой.
Его приняли сухо. Юрий Петрович излагал суть дела в приемной, его хмуро слушал узколобый капитан Сердюк. Гордееву казалось, что донести до капитана смысл его приезда никак не удается. Сердюк смотрел исподлобья своими маленькими глазками, а Гордеев все говорил и говорил. Дойдя до конца заготовленной речи, Гордеев остановился, ожидая ответа. Капитан молчал.
– Я приехал по поводу задержанной вашим отделением гражданки Пастуховой, – начал было Юрий Петрович сызнова, полагая, что не смог достучаться до капитанского мозга.
– Я понял, – сказал вдруг капитан. – Помочь ничем не можем. Дело передано следователю. Все сделано по закону, нас упрекнуть не в чем. Обращайтесь в прокуратуру.
– Но
– Нет, не могу. Я тут не компетентен. Вы можете написать запрос на имя начальника отделения. А я не знаю, кто был. Не знаю. Меня не было.
– Но вы можете мне сообщить, кто работал в этот день? Это же не ваша профессиональная тайна!
– И не собираюсь, – строго ответил милиционер, придавая лицу привычно честное выражение. – Вы, гражданин адвокат, может быть, и ученый, но с нашим братом, пожалуйста, поосторожнее. Мы тут работаем, а не ваньку валяем.
Гордеев понял, что ошибся. Нельзя было давать милиционеру возможность обидеться. Теперь от него уже ничего добиться нельзя. Гордееву показалось, что капитан Сердюк рад был оскорбиться за честь своей корпорации – это давало ему возможность быть с адвокатом невежливым.
– Мы работаем с преступным элементом, – красноречиво продолжал милиционер, не глядя на Юрия Петровича, – и никто не может нас упрекнуть в халатности. На месте преступления с поличным была задержана эта Пастухова…
– Вот меня и интересует, как она была задержана?
– Какая разница? Мы сработали хорошо.
– Я не спрашиваю, как сработали. Я спрашиваю, кто сработал?
– Не знаю. Ладно, могу сказать.
Капитан раскрыл гроссбух и скороговоркой прочитал:
– Дымченко, Ермолов, Калинкин, Осипян, Сорокин. Все? Документацию спрашивайте в прокуратуре.
– А где я их могу найти?
Капитан удивленно поднял глаза на Гордеева.
Адвокат, разумеется, не имел права допрашивать милиционеров. И капитан это знал. Гордеев должен был написать ходатайство, чтобы этих самых Дымченко – Сорокина допросили. Но доверия к Чекмачеву у Гордеева с каждым днем становилось все меньше. Он понимал всю юридическую несостоятельность его разговоров с милиционерами, но он должен был что-то проверить для самого себя.
– Не знаю, – ответил Сердюк.
– Слушайте, товарищ капитан. Что вообще тут происходит? Они у вас что, секретные работники?
– Нет у нас секретных работников.
– Тогда вы должны знать, где ваши подчиненные.
– На работе. На участке.
– А когда они вернутся?
– Не знаю.
– Ну, я подожду.
– Ждите, – перекосился лицом Сердюк.
Гордеев сел терпеливо дожидаться, когда вернутся с дежурства Дымченко, Ермолов, Калинкин, Осипян и Сорокин.
Сердюк несколько раз выглядывал из своего кабинета, словно ненароком, но Гордеев видел – ждет, когда у адвоката лопнет терпение. Гордеев решил во что бы то ни стало дождаться.
Через какое-то время уже сам Сердюк деловито вышел из отделения, бросив на ходу:
– Заняться вам нечем.
Гордеев так и не смог привыкнуть к раздражению и даже подчас злобе, с какой принимали адвокатов мелкие власти. Те широкие полномочия, которыми наделяется адвокат (даже российский), не могут не вселять чувство злобы и незащищенности в мелких коррумпированных чиновников. «О Господи, – вздохнул Гордеев, – взгляни в любую лужу, и увидишь там гада, уродством своим всех прочих гадов превосходящего!» Но здесь было как-то все намного злее и раздраженнее.