Стая
Шрифт:
Deep Rover, норвежский континентальный склон
Когда Эдди включил шесть наружных прожекторов, они высветили область радиусом метров в двадцать пять. Никаких твёрдых структур не просматривалось. Стоун жмурился после долгого пребывания в темноте. Батискаф опускался сквозь занавес из мерцающих жемчужин.
Стоун подался вперёд.
— Что это такое? — спросил он. — Где же дно?
Потом он понял, что это поднимались пузырьки газа. Они пробивались к поверхности — одни мелкие, вытягивающиеся
Эхолот-сонар продолжал издавать характерный свист и клики. Эдди, нахмурив брови, контролировал показания приборов — о состоянии батарей, о внутренней и наружной температуре, о запасе кислорода, давлении в кабине и так далее — и затем вызвал данные наружных датчиков.
— Мои поздравления, — злобно прорычал он. — Это метан.
Жемчужный занавес стал плотнее. Эдди отцепил два стальных балласта и накачал в танки воздуха, чтобы привести батискаф в стабильное положение. После этого они должны были зависнуть на достигнутом уровне, однако продолжали падать.
— Что за чёрт!
В свете прожекторов под ними показалось дно. Оно приближалось быстрее, чем следовало. Стоун бегло оглядел щели и ямы дна, потом видимость снова перекрыли пузыри. Эдди чертыхался и продолжал вытеснять из танков воду.
— Что же случилось? — спросил Стоун. — У нас проблемы с подкачкой?
— Думаю, причина в газе. Мы очутились внутри прорыва газа.
— Вот чёрт.
— Только спокойно.
Пилот включил винт. Лодка стала двигаться сквозь цепочки пузырьков вперёд. Стоун почувствовал себя как в мягко замедляющемся лифте. Он поискал взглядом глубиномер. Батискаф продолжал падать, но уже медленнее. Тем не менее, они на большой скорости шли ко дну. Ещё немного — и они ударятся.
Он закусил губу и предоставил Эдди действовать самостоятельно. В таких ситуациях вреднее всего донимать пилота советами. Стоун видел, что пузыри становились всё крупнее, завеса из пузырьков плотнее, а то, что было дном, медленно опрокинулось набок. Правый полоз скрылся в бурлящей пене, и батискаф лёг на бок.
Стоун перестал дышать.
Потом они проскочили этот провал. Теперь морское дно лежало под ними спокойно. Лодка даже начала подниматься вверх. Эдди без особой спешки напустил в танки немного воды, батискаф выровнялся и завис вплотную над склоном.
Теперь они находились в точности над тем местом, где Стоун установил когда-то фабрику, и шли со скоростью два узла.
— Другого мы и не ждали, верно? — ухмыльнулся пилот.
— Без паники, — сказал Стоун.
— Без паники? Когда море воняет хуже клоаки? Но вам непременно нужно было спуститься.
Стоун не удостоил его ответа. Он натянулся как струна и высматривал хоть какие-нибудь следы гидрата, но его не было, а черви попадались на глаза лишь единичные. На дне лежала большая плоская рыба, похожая на камбалу. При их приближении она вяло всплыла, подняв немного мути, и удалилась за пределы света.
Это было как-то нереально — сидеть в кресле, когда на каждый квадратный сантиметр акриловой оболочки давит столб воды весом в центнер. Всё в этой ситуации было искусственно. Освещённая зона плато с колеблющимися тенями, чернота по ту сторону, автоматически
Ничто здесь, внизу, не располагало человека оставаться дольше необходимого.
У Стоуна язык прилип к нёбу. Он вспомнил, что несколько часов перед погружением они ничего не пили. На всякий случай на борту были специальные фляжки, если вдруг станет невтерпёж, но каждому, кто погружается в батискафе, настоятельно рекомендуется опорожнить пузырь, чтобы он подольше оставался пустым. С раннего утра они с Эдди съели только по бутерброду с ореховым маслом, по плитке шоколада и пару галет. Пища ныряльщика. Сытная, питательная и сухая, как песок Сахары.
Он попытался расслабиться. Эдди передал на «Торвальдсон» короткое сообщение. То и дело они видели моллюсков или морские звёзды.
— Удивительно, правда? — сказал пилот. — Мы глубже девятисот метров, тьма хоть выколи глаза, а тем не менее эту область называют зоной остаточного света.
— Разве не бывает таких мест, где вода прозрачна настолько, что свет проникает на тысячу метров? — спросил Стоун.
— Конечно. Но человеческий глаз не в состоянии его зафиксировать. Начиная от ста—ста пятидесяти метров для нашего брата уже абсолютно темно. Когда-нибудь приходилось опускаться глубже тысячи метров?
— Нет. А вам?
— Несколько раз. — Эдди пожал плечами. — Так же темно, как здесь. А я предпочитаю быть там, где светло.
— Что, не хватает честолюбия для глубоководных погружений?
— А зачем? Жак Пикар дошёл до глубины 10 740 метров. Это было мировое достижение, но вряд ли там есть на что посмотреть.
— Пардон, — сказал Стоун. — Но разве Пикар опустился не на 11 340 метров?
— Я знаю, — Эдди засмеялся, — именно эта цифра значится во всех учебниках, но она ошибочна. Причина в измерительном приборе. Он был откалиброван в Швейцарии, в пресной воде. Понимаете? У пресной воды совсем другой удельный вес. Поэтому они ошиблись, когда совершали единственное пилотируемое погружение к самой глубокой точке земной поверхности. Они же…
— Минуточку. Смотрите!
Луч света впереди упёрся во тьму. Приблизившись, они увидели, что дно круто обрывается. Свет пропадал в бездне.
— Остановитесь.
Пальцы Эдди пробежали по клавишам и кнопкам, и батискаф замер. Потом начал медленно вращаться.
— Очень сильное течение, — сказал Эдди. Батискаф продолжал поворачиваться, пока прожектор не осветил край обрыва. Они смотрели на свежий слом.
— Будто только что провалилось, — сказал Эдди. Глаза Стоуна нервно перебегали с места на место.
— А что говорит эхолот?
— Обрыв уходит как минимум на сорок метров. А справа и слева я ничего не могу различить.
— Это значит, что плато…
— Плато больше нет. Оно отломилось.
Стоун кусал нижнюю губу. Год назад здесь не было никакой пропасти. А может, и несколько дней назад ещё не было.
— Спускаемся глубже, — решил он. — Посмотрим, куда оно уходит.
Deep Rover тронулся и стал спускаться вдоль слома. Через две минуты прожекторы снова упёрлись в дно. Оно походило на руины.