Стеклянный ангел
Шрифт:
Денег катастрофически не хватало. А ведь запросы у Миши не ахти какие, вполне себе скромные… Во-первых, приличное жилье, хотя бы двухкомнатная вместо теперешней однушки. Во-вторых, хорошая машина - и не нужно ему ничего особенного, но так, чтобы прилично и удобно. В-третьих, возможность раза два в год отвезти маму на курорт: наработалась бедная, пора бы и отдохнуть. Она ведь за всю жизнь выбралась на море всего лишь раз вместе с маленьким Мишей. До сих пор вспоминает: «А помнишь - как мы на море…». Миша после этих маминых слов каждый раз так себя чувствует, словно он что-то украл у нее. Взрослый мужик,
До недавнего времени Миша свято верил, что труд и упорство обязательно приведут его к успеху, но с того самого дня, когда ему объявили, что на должность корреспондента новостного канала, на которую он претендовал, взяли не его – пришедшего из армии, имеющего опыт работы в армейской многотиражке, два года корреспондентом в газете и внештатником на криминальном канале, не его, чьи фотографии выигрывали конкурсы, а девушку - заочницу журфака, за которую замолвил словечко какой-то дядя, то ли о ли ее родственник, то ли любовник, Миша поник, загрустил, становился все мрачнее, и в итоге просто перестал верить в себя, в то, что может изменить свою жизнь.
Он продолжал ходить на работу, продолжал фотографировать, рассылал резюме, но что-то в нем надорвалось, появилось ощущение бессмысленности, никчемности всего, что он делает, всего, что с ним происходит.
Этого самого Аркадия Сенина Миша, которого Тарас Борисович гонял безжалостно на самые трудные участки, видел в самом неприглядном виде - пьяного, неадекватного, и даже голого: как-то следом за нарядом полиции Миша успел на разборки в сауне - с визжащими проститутками и совершенно невменяемым Сениным-младшим.
Вот тогда-то, наблюдая за этим счастливчиком, Миша сначала запрезирал его, а потом и возненавидел.
Если бы мне, думал он, досталась хотя бы треть того, что имеет этот безмозглый везунчик, разве я стал бы тратить жизнь так бездарно, так бессмысленно?
Возвращаясь в свою тесную квартирку, съедая скромный ужин, приготовленный уставшей после изматывающего рабочего дня мамой, он уходил за ширму, растягивался на своем старом диване, и принимался мечтать о том, как много бы сделал, если бы ему посчастливилось оказаться на месте Аркадия Сенина.
Первым делом, окончил бы где-нибудь в Америке толковые курсы по фотографии, научился бы всем тонкостям мастерства. После этого отправился бы в путешествие, может быть в Африку, снимал бы бесконечно.
И вообще занялся бы сотней нужных дел – столько в мире всего интересного, неизведанного… Столько всего важного…
За окном гудел ветер, за ширмой вздыхала устало мама, и Мише, которому неизменно приходилось возвращаться из своих мечтаний в действительность, становилось грустно от того, что он ничего не может изменить.
Вот и сейчас рассматривая свое лицо в зеркале заднего обзора – ублюдки, такой синячище оставили! – Михаил думал о том, что жизнь его уперлась в тупик, из которого ни вперед, ни назад…
* * *
Губа распухла, хорошо, что зуб не выбили. Что теперь делать? Заявляться с такой физией
– Алло, Тарас Борисыч, это я, Михаил, снимки сделал… Правда, камеру мне разбили и лицо… Да не провоцировал я никого, ну что вы меня не знаете? Осторожен был… Еду уже.. Постараюсь…
Вот старый хрыч, надоел со своим увольнением… Тут уж заикаться о компенсации за фотоаппарат не смей. Откажет, железно… Не стоит и унижаться.
В редакции Миша отдал карту памяти компьютерщику Владу, дружески побеседовал с секретаршей шефа Валентиной Васильевной. Выпил чашку растворимого кофе, отдающего жженной резиной. Хотелось есть, но нельзя было уйти, Тарас Борисович велел ждать - подыскивал задание. Потруднее и подальше, предчувствовал Миша.
Предчувствия его не обманули. До одиннадцати вечера ему пришлось торчать с оператором Радиком на городской окраине в общежитии подшипникового завода, где подвыпившая компания устроила поножовщину. Обошлось без серьезных жертв, зато ора, мата и ругани хватило на двадцать минут эфирного времени, которые обещали вставить в утренний выпуск. Комментируя события, Миша старался держаться в тени, - прятал фингал, полученный Сенинским мордоворотом, - но уверенности в том, что его не примут за одного из участников общежитского побоища, у него не было.
* * *
Каждый раз возвращаясь домой, а это почти всегда было за полночь, он старался не шуметь. Осторожно открывал дверь, осторожно входил, разувался. В общем, старался не производить лишнего шума, хотя знал: мама все равно не спит, ждет его.
Вот и сегодня она выглянула в прихожую.
– Привет, мам!
– он постарался встать так, чтобы разбитая сторона лица оставалась в тени.
– Ты почему не спишь? Поздно уже…
– Ты ведь знаешь - я без тебя не усну. А что это у тебя с лицом? Ну-ка, ну-ка, покажи!
– Да ничего страшного, мам!
– Как это ничего страшного? Посмотри: синяк под глазом, и губа разбита!
– Это я о дверь стукнулся… случайно!
– Ой, смотри, Миша, - не доведет до добра тебя эта твоя работа! Сколько раз я тебя просила: бросал бы ты ее. Нужно поискать что-то другое.
– Что другое, мама? У меня журналистское образование. Я - журналист. Кем я могу еще работать.
– Ну не знаю, - вздыхает мама.
– Не в школе, конечно.
– Да уж… Одного бюджетника в доме достаточно, - он целует маму в голову.
– Иди спать, я ведь уже дома, можно не беспокоиться, и завтра у меня выходной. Хочешь - сходим куда-нибудь?
– Выходной… Ты всегда так говоришь, а потом снова срываешься куда-нибудь.
– Вот честное слово - завтра буду дома! С утра схожу в бассейн, что-то спину прихватывает, а вечерком сходим. Хочешь, я билеты в театр возьму?
Мама недоверчиво покачала головой.
– Вот балаболка. Ну ладно, поешь - на кухне оставила. Пюре с котлеткой и винегрет. Как ты любишь,– мама улыбнулась с порога комнаты.
– Спасибо, мамочка! Ты у меня просто прелесть!
После ужина он сел за компьютер, немного поработал. Очень хотелось спать – тяжелый все-таки выдался денек.