Степ
Шрифт:
– Держите, – сострил я, отпустив пружину и прислонившись к холодной металлической стене.
Не оценив юмора, Степ протянул к пружине руку и то, что было дальше, напоминало сцену из фильма для молодых спортсменов: одной рукой он поднял пружину над головой, затем рывком распрямил её, и через пару секунд она, завязанная узлом, лежала у ног Райза. При всём при этом красивое лицо юноши ни на мгновенье не исказило усилие или напряжение, не дрогнул ни один мускул.
Теперь уже Мао был сражён наповал.
– Такого бы бойца да в наши бы ряды… – мечтательно пробормотал он, – дни Синдиката были бы сочтены…
Но он быстро опомнился и зааплодировал. Толпа со свистом и улюлюканьем подхватила его восхищение.
– А что он ещё умеет? – сглотнув слюну, спросил Айс.
– Я
Толпа затаила дыхание в предвкушении кульминации – что же такое Райз припас на закуску? А припас он вот что: в мгновение ока в его руке оказалось похожее на карманный фонарик устройство. Он нажал на кнопку и на конце устройства блеснула маленькая молния – прибор оказался электрошокером, весьма старомодным, потому что последние модели мобильных гаджетов обладают их встроенным аналогом, что делает их ещё и орудием самообороны. Правда, Райзовский прибор, очевидно, бил врагов гораздо более мощным зарядом тока. Внезапно Шеф поднёс шокер к самой шее Степа. Блеснула молния, раздался громкий треск, будто бы на лесном пожаре. Казалось, парень вот-вот вскричит от боли и упадёт, но ничего подобного не было. Он стоял и по-прежнему смотрел перед собой, невозмутимый и бесстрашный, будто бы с ним ничего не происходило. Это продолжалось почти минуту, после чего Райз с отвращением убрал шокер в карман белого халата.
Затем, порывшись в том же кармане, он извлёк какой-то сальный предмет, похожий на вытянутый в длину кусок мыла, и маленькую коробку, в которой были деревянные палочки с чёрными наконечниками. Чиркнув палочку о ребро коробка, Шеф поднёс её, магическим образом загоревшуюся, к сальной субстанции, и та тоже стала гореть. Кажется, в старину это называлось спичками и свечой. И откуда у него только взялись эти раритеты? Приказав Степу вытянуть вперёд руку, он поднёс пламя к его ладони, и так они стояли некоторое время, пока свеча не потухла. Парень вновь не подал никакого признака не то, что боли, но даже малейшего дискомфорта. Райз приказал ему показать толпе ладонь – на ней не только не было ожога, но она даже не покраснела.
Отшвырнув огарок свечи в сторону, Райз вытащил из кармана небольшой, остро отточенный стилет, напоминающий хирургический скальпель. Молча протянув его Степу, он отвернулся. И, как оказалось, правильно сделал – Степ тут же, без всякого промедления, воткнул стилет в то место, где у людей обычно бывает сердце. Через секунду он вернул оружие вновь повернувшемуся к нему Райзу.
– Он абсолютно не чувствует боли, – прокомментировал Райз.
Эта сцена повергла всех в шок. Некоторые падали в обморок на спины впереди стоящих, но те этого никак не замечали. Айс открыл рот, и было видно, как на толстой губе повисла слюна. Брод с жадностью уставился в то место, куда был воткнут стилет – там отчётливо виднелась порванная ткань туники, но крови не было. Клементина расжала кулаки, которые всё это время были сжаты. Райз устало выдохнул и открыл рот, чтобы снова начать говорить, но речь всегда давалась ему тяжело, через силу, и рот автоматически закрылся, как у рыбы.
И тут толпа грянула, будто бы залп тяжёлой артиллерии. Я прислонился к холодной металлической стене лаборатории. Мои барабанные перепонки готовы были лопнуть. Мне не хотелось ничего, кроме того, чтобы все заткнулись. Я был единственный, кому всё творящееся здесь было глубоко до лампочки. Но Райз упивался чувством собственного величия, Мао и Айс предвкушали громкие заголовки своих газет, Клементина тоже, наверно, что-то предвкушала, а Степ познавал этот новый дивный мир, с которым он впервые столкнулся. Впрочем, почему-то моё внимание было всё время приковано именно к нему. С одной стороны я понимал, что это всего лишь киборг. Рано или поздно их всё равно бы изобрели. Внутри у него провода, по которым бежит ток, ну и ещё там что-нибудь, раз у него, как говорит шеф, есть искусственное сознание.
Но для меня в этом ничего удивительного не было. Ведь мы в какой-то степени были родственные души. Пусть у меня вместо проводов нервы, по которым тоже бегают разные электрические импульсы, а природа наделила меня естественным, а не искусственным сознанием, но суть у нас с ним одна: даётся команда – ты должен выполнять.
Я смотрел на него и не мог понять, о чём он думает, если вообще думает, и что он чувствует, если вообще чувствует, глядя на эту толпу, на Айса и Брода, на своего создателя Райза, на Клементину, то есть, что он чувствует в наше время. И вообще: может быть было бы лучше ни о чём не думать и ничего не чувствовать?
– Достаточно зрелищ, – сказал Райз, будто бы клинком по воздуху резанул. – Норт, уводите Степа.
Клементина двинулась внутрь здания, увлекая за собой киборга. Тот бросил на толпу последний взгляд и, не оборачиваясь, пошёл за ней.
– Стой! Стой! – кричали люди. – Не уходи! Дай ещё посмотреть!
Видимо, они не успели сделать снимки, и теперь паниковали. Но Клементине и Степу были безразличны их проблемы. Они их будто бы не слышали, и уходили с отрешённым видом.
– Ну, как он вам? Хорош? – От гордости Райз едва не завалился назад, и лишь своевременно дёрнув плечами, он этого избежал. – Теперь вы спросите меня, как это возможно? Как он работает, и правда у него есть всё то, что есть у нас? Вам интересно, живой ли он в том смысле этого слова, который мы в него вкладываем? Я отвечу: да! Самый что ни есть живой, живее многих живых. В своё время, заменив свою парализованную нервную систему на провода, я понял, что все процессы, происходящие в нашем сознании, все наши мысли и чувства – всего лишь электрические импульсы, проходящие по проводам-нервам. Я смог создать такие провода, которые максимально похожи на человеческие нервы, а также я создал мозг, который смог вырабатывать такие импульсы, то есть мысли и чувства. Для того, чтобы создать мозг, мне потребовалось вживить роботу нервную клетку живого человека. Её предоставила моя ассистентка Клементина Норт. Вы только что видели её, и убедились, что она нисколько от этого не пострадала.
– Вы гений! – крикнул кто-то в толпе, и сотни голосов подхватили: «Да здравствует гений!»
Приложив руку к сердцу, Райз сдержанно поклонился.
– Благодарю вас. Но я делал это не ради признания и славы. Это просто моя миссия…
– Слушайте, – нервно перебил его Мао, почувствовав, что про него начали забывать, – хватит пудрить народу мозги! Всё это пышные фразы и только! Ну изобрели вы этого робота – очередную игрушку для буржуев, орудие эксплуатации рабочего класса и порабощения простых тружеников. Какая нам, трудовым пчёлкам, польза с того, что трутни будут пожинать плоды прогресса? Да и вообще: прогресс, регресс – всё это туман, который напускают приспешники Синдиката, чтобы проще было грабить народ, отвлекая его от мысли о революции и торжестве анархии.
Лицо Райза брезгливо передёрнулось, но всё-таки его самообладанию можно было только дивиться. Брод тем временем вошёл во вкус:
– К тому же, товарищ Райз, когда ваших роботов станет больше, капиталисты воспользуются вашим открытием и уволят всех рабочих с заводов и фабрик. Роботы, как известно, не могут устраивать забастовок и стачек. Они работают круглосуточно и без выходных, и им вообще платить не надо. Пролетариат тогда останется без работы.
– Вы закончили, то-ва-рищ? – спросил Райз, когда Брод остановился, чтобы перевести дух. Привычным ледяным, не терпящим возражений тоном, в котором слышалось реальное, а не напускное превосходство, он ответил:
– Вы не правы, кам-рад. Моё изобретение – реальная возможность позабыть о любой эксплуатации. Одно верно – скоро, очень скоро, биороботов будет намного больше. Они будут воспроизводить себя сами, так что их число каждый день будет расти в геометрической прогрессии. Это позволит каждому – я подчёркиваю! – каждому жителю Мегаполиса, независимо от его материального состояния, приобрести себе робота, а то и сразу нескольких. Так что пролетарии смогут отправлять вместо себя на работу своих роботов, а самим им не придётся гробить жизнь у станка. Я давно всё предусмотрел, и я не взялся бы за свою работу, если бы не был уверен в том, что она не сделает мир более справедливым.