Степные разбойники
Шрифт:
Дон Пабло тем временем отвел девушку в одну из хижин, уцелевших от пожара. В эту минуту к ним подошел Валентин.
— А! — воскликнул он. — Женщина! Тем лучше. И приказав положить бесчувственную Белую Газель на звериные шкуры, он обратился к Эллен.
— Позвольте мне, сеньорита, вверить вашему попечению молодого человека, которого Курумилла едва не убил, — сказал он ей. — Он почти дитя, мы все вместе постараемся возвратить его к жизни.
После того как Пачеко Сандоваль дал честное слово не делать в течение суток никаких попыток к бегству, его тотчас же освободили от веревок и он пользовался свободой.
— Сеньоры кабальеро! — сказал он. — Предоставим сеньорите сделать все, что будет необходимо. Она исполнит это лучше нас. Мы здесь лишние, уйдем отсюда. Ваш пленный — женщина.
— Женщина? — воскликнули оба охотника с удивлением.
— Бедное дитя! — пробормотала Эллен с участием. — О, будьте спокойны, сеньоры кабальеро, я позабочусь о ней.
— Благодарю вас, сеньорита, благодарю, — сказал старый разбойник, несколько раз почтительно поцеловав руку молодой девушки. — Я отдам всю свою кровь до последней капли, чтобы только увидеть ее улыбку еще раз.
— Так это ваша дочь? — спросила Эллен с любопытством. Разбойник печально покачал головой.
— Мы — презренные отщепенцы — не имеем ни семьи, ни детей, — ответил он мрачным голосом. — Но я заботился об этой девушке почти с первых дней ее рождения, я люблю ее, насколько люди, подобные нам, вообще способны любить. Я всегда заменял ей отца и испытываю сегодня невыразимые муки при виде ее страданий, которых я облегчить не в состоянии.
— Предоставьте мне заботу о ней, и я надеюсь, вы скоро услышите ее голос и увидите ее улыбку.
— О, сделайте это, сеньорита! — воскликнул он пылко. — И я, который никогда ни во что не верил, стану перед вами на колени, как перед небесным ангелом!
Молодую девушку тронула эта преданная любовь, выразившаяся у такого грубого человека, каким был разбойник, так бесхитростно и наивно, и она снова стала его уверять, что станет заботливо ухаживать за юной пленницей. Наконец обе женщины остались в хижине одни.
Между тем, точно по волшебству, из развалин, оставшихся после пожарища, выросло новое селение. В несколько часов были везде раскинуты вигвамы из бизоньих шкур, и в селении почти не осталось следов от кровавого побоища, которое происходило лишь несколько часов назад на этом самом месте. На площади был разведен костер, и пленные апачи, привязанные к столбам, поставленным специально для них, невозмутимо ждали решения своей участи.
Все обитатели селения готовились к танцу скальпа.
Толпа мужчин, статных, красивых и принарядившихся, высыпала на площадь. Лица их были покрыты черной краской. Петониста и Единорог шли впереди всех, также выкрашенные в черный цвет. За мужчинами следовала процессия женщин и детей.
Женщины стали полукругом. Музыканты начали свой оглушительный концерт, ударяя изо всех сил в барабаны и издавая пронзительные звуки на дудках, и танец начался. Он состоял в том, что женщины делали маленькие шажки, покачиваясь вправо и влево, и пели при этом визгливыми голосами, так что пение это можно было сравнить только с бешеным мяуканьем бесчисленного множества кошек.
Пленные апачи были привязаны к столбам, поставленным посреди площади.
Каждый раз, когда женщины во время танца приближались к к ним, они осыпали их оскорблениями, плевали в лицо и называли трусами, кроликами, собаками без сердца.
Апачи только улыбались на все эти оскорбления и в ответ подсчитывали потери, которые понесли от них команчи, и воинов, которых они убили. Танец продолжался непрерывно целый час, и женщины, уставшие до изнеможения, вынуждены были предаться отдыху. Тогда из толпы вышли воины и стали напротив пленных. В числе последних был один, кого Валентин желал спасти. Это был Черный Кот. Охотник решил вступиться за него и употребить все свое влияние на Единорога, чтобы сохранить жизнь этого апача Валентин вполне ясно отдавал себе отчет в том, насколько задача эта была трудновыполнима. Он имел дело с людьми, для которых месть — первый долг, и он рисковал к тому же потерять благосклонность этих людей. Но у него были серьезные причины, которые заставляли его настойчиво добиваться своей цели, и он решил не отступать ни перед чем. Валентин без дальнейших колебаний подошел к Единорогу, распоряжавшемуся приготовлениями к пытке пленных, и тихонько дотронулся до его руки.
— Брат мой — главный вождь команчей? — спросил он его. Тот молча кивнул головой.
— Хижина его, — продолжал Валентин вкрадчивым голосом, — исчезает под грудой вражеских скальпов. Их так много, потому что брат мой в сражениях опаснее молнии.
Индеец взглянул на охотника с горделивой улыбкой.
— Чего желает брат мой? — спросил он.
— Единорог так же мудр у огня совета, как неустрашим в бою. Он самый опытный и самый почтенный вождь своего племени.
— Пусть брат мой, великий бледнолицый охотник, выражается яснее, чтобы я мог понять его, — сказал индеец с оттенком нетерпения.
— Пусть брат мой выслушает меня, — ответил невозмутимо Валентин. — Несколько воинов-апачей попались к нему в плен живыми.
— Они умрут! — сказал вождь глухо.
— Зачем убивать их? Не лучше ли потребовать за них выкуп и отослать их домой, чтобы доказать апачам, что команчи — великие воины и нисколько их не боятся.
— Бледнолицые ничего не смыслят в войне. Мертвый человек более не опасен. Простить врага — значит рисковать тем, что он завтра же снимет с тебя скальп. Апачи должны умереть. Они сожгли мое селение, убили жен, детей и моих молодых воинов. Кровь требует крови. Через час они перестанут жить.
— Отлично, — сказал охотник, поняв, что настаивать на освобождении всех пленных будет бесполезно, а потому, скрепя сердце, согласился сделать уступку. — Воины должны умереть, это — закон войны, я и не противлюсь этому, но между ними есть один, из-за кого сердце мое сжимается от жалости.
— Пленные апачи принадлежат мне, — сказал Единорог.
— Несомненно, брат мой имеет право распоряжаться ими как ему угодно, и я не смею порицать его за это. Но я прошу у брата моего милости.
Вождь едва заметно сдвинул брови.
Валентин продолжал, точно не замечая неудовольствия команча.
— У меня важные причины желать спасти этого человека, — сказал он.
— Мой брат — бледнолицый. У бледнолицых языки золоченые, они умеют найти слова, которые выражают их мысли. Брату моему известно, что я ни в чем не могу ему отказать. Кто тот воин, которого он желает спасти?
— Обещает ли брат мой, что тот, кого я назову, кто бы он ни был, не погибнет?
Вождь команчей с минуту молчал и пристально смотрел на охотника. Тот, в свою очередь, внимательно наблюдал за индейцем.