Стерва
Шрифт:
На самом деле, сестра права. Сегодня, когда мы разговаривали с Хлоей, оставшись одни, я спросила у нее насчет родинки, которая обнаружена у многих по линии отца ребенка. Хлоя, мило улыбнувшись, поняла суть вопрос мгновенно. Ее ответ был краток:
«Возможно, проявится, возможно – нет, – и как истинная верующая она добавила: – на все воля Божья».
Ну да, ну да.
– Слушай, если бы я знала, что ты будешь меня так бесить, не рассказала бы тебе правды, – надув губы, я включаю прикроватный светильник, висящий на стене.
– Это
– Вот именно!
– Только не пожалей потом. И жаловаться ко мне не приходи. Плакать мне в жилетку не вздумай. Я не стану тебя жалеть.
– А и не нужно, – тычу в нее пальцем, повышая тон, напрочь забывая о спящем ребенке. – Я тебя об этом просила? Просила?!
– Потом попросишь, – спокойным голосом оповещает Агнес, как будто она, черт возьми, ясновидящая.
Я злюсь на нее пуще прежнего, теперь хочу, чтобы она скорее ушла.
– Считай меня лгуньей…
Она перебивает быстро, не успеваю я и предложения закончить:
– Не волнуйся, считаю.
– …или жестокой…
– Тоже.
– ….или бездушной…
Агнес грустно усмехается:
– Как ты все удачно угадываешь.
Запустить бы в нее снова подушкой, только она уже лежит на полу около ее ног.
– Мне твои указания не нужны, – заявляю я гордо.
Сестра поднимается, схватив с полки свою сумку.
– А это не указания, – окинув меня мрачным взглядом, она подходит к колыбели, – это просто советы.
И они не нужны! Без советов ее паршивых справлюсь! Ну, не могу я написать ему, не могу. И позвонить рука не поднимается. И другим позволить этого не хватит мочи. Пусть все остается, как есть. Пусть он живет своей роскошной жизнью в Испании. Мне достаточно того, что на фотографиях он улыбается искренне, а значит счастлив.
Когда Агнес берется за ручку двери, я останавливаю ею со словами:
– Послушай, – тяжелый вздох, – честное слово, дай мне время. Хоть немного, если Джереми приедет, я первым делом встречусь с ним и дам знать о Даниэль. А говорить об этом по телефону или писать ему, тем более, не хочу! Пусть он только приедет… я обещаю.
Агнес тоже вздыхает, убирая ладонь с ручки. Она прислоняется спиной к стене и немного вздергивает подбородок.
– Обещаешь? – с вызовом спрашивает девушка.
– Да.
– А когда Аарон узнает? Когда узнают его родители? Сколько еще мне ехать сюда, к тебе, под прикрытием?
Я уже попросила своих друзей, чтобы они развеяли легенду по Палм-Бей, используя свои связи, что я забеременела от их приятеля, а тот свалил. Так что, когда я захочу приехать в этот маленький городок, все будут думать, что мой парень-байкер бросил меня одну с ребенком. Даже маленькая зараза Шеннон не засомневается.
Я рассказываю о своих планах Агнес, и сестра передумывает уходить. Усмехаюсь ее упрямству. Присев на кресло возле кровати, она складывает руки вместе, уперев локти в колени.
– Вот зачем ты это делаешь? Какой в этом толк?
Не знаю, как еще ей объяснить свое отчаяние? Неужели только мне одной это очевидно?
– Представь, что ты оказалась в моей ситуации, – говорю я, а Агнес вздрагивает – на миг мне становится очень обидно от такой ее реакции. – Просто представь. Ты бы хотела, чтобы Аарон примчался к тебе, услышав новость о своем малыше? Что бы сказали его родители? Друзья? Что бы подумал он? – Я щелкаю пальцами в воздухе, вскинув ладонь вверх. – Конечно же, оптимальный вариант проверить, что я не лгу – это тест на отцовство.
Агнес кривится.
– Джереми не стал бы…
Я поджимаю губы, делая жест рукой, прося ее замолчать.
– Не перебивай, пожалуйста. – Чуть погодя, продолжаю, сгорбив спину, садясь в позу лотоса: – А потом… Тебе бы хотелось, чтобы Аарон, переехав в другую страну, начиная жить новой жизнью с девушкой, которую встретил и, которая ему понравилась, после твоего звонка приехал к тебе, чтобы потом все время жалеть о своем решении? Что, если бы он стал жалеть? Что, если бы он почувствовал долг перед тобой и ребенком? Что, если бы он связал с тобой свою судьбу, не желая того в самом деле? Что, если бы это испортило ему жизнь? Однажды при ссоре он бы все высказал, – с каждым моим словом на лице Агнес проступают понимание и уныние.
Только когда ее пальцы дотрагиваются до моих скул, чтобы смахнуть скатившиеся слезы, я осознала, что плачу.
– Я ему не подхожу. Мы из разных миров. У меня пока даже образования нет. Его родители меня не любят, и когда-нибудь, когда его страсть ко мне пройдет, если уже не прошла, он вспомнит об этом. – Наши с сестрой взгляды пересекаются. – Джереми вспомнит об этом. Если он хотя бы раз скажет мне это в лицо, мое сердце будет разбито.
У Агнес текут ответные слезы. Я воздаю ей должное и вытираю аккуратно ей щеки свежей салфеткой из упаковки.
– Ты хочешь, чтобы мое сердце было разбито? – напрямую спрашиваю у нее я.
Она качает головой из стороны в сторону, сдерживая рыдания, приложив ладонь ко рту. В последнее время мы слишком часто плачем. Сестра обнимает меня со всей силы, хныча в плечо:
– Не хочу.
Я смеюсь, стараясь казаться веселой, придавая голосу энтузиазм.
– Тогда давай держаться вместе единого плана, – предлагаю я, и она кивает – сильно, несдержанно.
Испугалась за меня.
– Давай.
Слегка отодвинувшись, я шепчу у ее уха:
– Пару дней назад я позвонила тете Эннис.
Удивленно ахнув, Агнес садится прямо в кресле.
– Правда?
– Да. Я сказала ей свою «правду» о ребенке, и что мы не хотели ее расстраивать, поэтому не говорили, что отец давно уехал. Она, конечно, расстроилась, но завтра, переборов свою тоску по нашему умершему дяде и страху встречи с этим городом, приедет сюда, чтобы встретиться с Дани.
У Агнес проступает улыбка на лице, слезы все еще скатываются.