Стихи
Шрифт:
Давал он хлеб насущный, но не боле.
Был человек здоров и простодушен,
Был нрав его корыстью не разрушен.
Не то теперь. Торговля и обман,
Присвоив землю, гонят прочь крестьян.
Где деревушки весело роились,
Корысть и роскошь прочно воцарились.
Им на алтарь приносят все раздоры,
Все упованья, совести укоры.
Где радости, неизъяснимо сладки,
Таящиеся в бережном достатке?
Где тихие и кроткие мечтанья,
Где
О, где затеи, мирны и невинны,
Что украшали сельские картины?
Они далеко, на брегах чужих,
А здесь веселья шум давно затих.
Мой Оберн сладостный, источник счастья!
Твой облик обвиняет самовластье.
Здесь я брожу, твоим укорам внемля,
Взирая на заброшенные земли,
И много лет спустя к местам припал,
Где цвел боярышник, где дом стоял.
Прошедшее я сердцем узнаю
Воспоминанья ранят грудь мою.
В моих скитаньях в мире злых тревог,
Во всех печалях, что послал мне Бог,
Последние часы я чаял скрасить
Чтоб дней свечу от бед обезопасить,
В немом покое здесь на травы лечь
И пламя жизни отдыхом сберечь.
И чаял я, гордыней обуян,
Блеснуть ученостью в кругу селян,
У камелька поведать ввечеру
То, что я зрел, что испытал в миру.
Как зверь, гонимый сворою собак,
Туда, где начал бег, стремит свой шаг,
Так чаял я, закончив долгий бег,
Сюда вернуться - и уснуть навек.
Бездеятельность, старости подруга,
Мне вряд ли суждена твоя услуга.
Блажен, кто трудолюбие младое
Венчает днями долгого покоя,
Кто бросил горькую юдоль соблазна,
Поняв, что жизнь с борьбой несообразна
Не для него несчастные в поту
Пытают глубь земли, ища руду,
Не у него привратник с грубой бранью
Отказывает нищим в подаянье!
Блажен, он мирно свой конец встречает,
И ангелы благого привечают;
Не тронут порчей, сходит он в могилу
Смиренье в нем поддерживает силы;
Сияющие видит он вершины
И в Божий рай вступает до кончины.
Сколь сладок был тот миг, когда к холму
Звук доносил деревни кутерьму;
Ко мне, в моей медлительной прогулке,
Летели голоса, тихи и гулки.
Смех пастуха, молочницы напев,
Мычание коров, бредущих в хлев,
Гусей крикливых гогот у двора,
Детишек резвых шумная игра,
И звонкий лай сторожевого пса,
И болтунов завзятых голоса,
Мешаясь, сквозь вечерний мрак летели
И в соловьиные вплетались трели.
А ныне шум жилья утих веселый,
И гомоны не будоражат долы,
Не будит тропы хлопотливый шаг
Родник людского счастия иссяк.
Осталась одинокая вдовица,
Что над ручьем лепечущим клонится,
Во всей пустынной местности одна,
Старуха бедная принуждена,
Чтоб хлеб добыть, для жизни ей потребный,
Ловить в бурливых струях лист целебный,
И ранить руки, собирая хворост,
И в жалкой хижине пенять на хворость.
Она - былых отрад печальный след,
Печальная свидетельница бед.
У зарослей, где цвел когда-то сад,
Где, одичав, досель цветы пестрят,
Там, где следы от вырытых кустов,
Стоял священника укромный кров.
Души его высокие заслуги
Ему любовь снискали всей округи.
Он был богат, хоть составлял доход
Всего лишь только сорок фунтов в год.
Тщеты соблазнов он всегда бежал,
Не знал он перемен и не искал,
Не жаждал власти, не впадал в лакейство,
В ученьях модных видел лицедейство,
Заботили его иные цели;
Пытаясь ближним помогать на деле,
Он преуспел скорее в утешенье,
Чем в недостойном самовозвышенье.
Был дом его - странноприимный дом,
Бродяжей братии окрест знаком.
Он укорял бродяг в непостоянстве,
Но облегчал умело бремя странствий.
И бедный нищий с длинной бородою
Здесь приобщался к мирному покою;
И состоянье расточивший мот
Здесь находил лекарство от забот
Солдат убогий гостем был желанным
И душу в сказе изливал пространном
По вечерам, опершись на костыль,
Живописал мытарств военных быль.
Гостей хозяин почитал за счастье
И им прощал грехи за все напасти;
Судить их жизнь он не хотел нимало,
И милосердье жалость упреждала.
Способность людям дать для жизни силы
Предметом гордости его служила,
Но в этом недостатке - Бог свидетель!
Свои черты являла добродетель.
Он с помощью спешил в любое время,
Молился, плакал и страдал со всеми.
Как к небесам любою лаской птица
Свое потомство приобщить стремится,
Так, не боясь сомнений и тревог,
Он вел путем, что светел и высок.
У ложа, где с душой прощалось тело,
Где страх и скорбь свое вершили дело,
Стоял радетель, и его начало
Прочь из души печали изгоняло
Покой больного одевал покровом,
И Бога славил он последним словом.