Стихи

Ленау Николаус

Просьба

Темный глаз, на мне помедли, Всю яви живую мочь, Кроткий, вдумчивый, серьезный, Неисчерпанный, как ночь. От меня весь мир отторгни Волхвованьем темноты, Чтоб над всей моею жизнью Был один лишь ты, лишь ты. Перевод К. Бальмонта

Смотри в поток

Кто знал, как счастья день бежит, Кто счастья цену знает, Взгляни в ручей, где все дрожит И, зыблясь, исчезает. Смотри, уйдет одна струя, Придет струя другая, И станет глуше скорбь твоя, Утраты боль живая. Рыдай над тем, что рок унес, Но взор впери глубоко Сквозь пелену горячих слез В изменчивость потока. Найдешь забвенье в глуби вод, И сердцу будет зримо: Сама душа твоя плывет С ее печалью мимо. Перевод В. Левика

«Солнечный закат; черны облака...»

Солнечный закат; Черны облака, Ветры прочь летят, Душно,

и тоска. Молний огневых Борозды бегут; Быстрый образ их Озаряет пруд. Мнится, ты со мной, В четкости зарниц, Волосы — волной, Взоры — взмахи птиц. Перевод К. Бальмонта

Твой образ

Рассыпав сотни роз живых, Горит заря в долине, Я узнаю твой образ в них, Такой далекий ныне! Восходит Веспер золотой В лазоревом просторе. Но не звезда — мне образ твой Сияет в звездном хоре. Луна блистает в вышине, Ручей звенит и плещет. Твой образ в ласковой волне Мерцает и трепещет. Удары грома, ветра вой, Все в блеске, все в движенье! Я вижу в туче грозовой Твое изображенье. Как вьются молнии вокруг Скользящих очертаний! Так злая дума вспыхнет вдруг В ночи моих страданий. С горы, охотника дразня, Как вихрь, олень несется. Так радость бросила меня И больше не вернется. Но вот — разверстой бездны мгла, И только шаг до края. Еще в той бездне не была Ничья душа живая. И там — опять твои черты. Как друг, как добрый гений, В глаза мне кротко смотришь ты Иль там — конец мучений? Перевод В. Левика

Три индейца

Буря в небе мчится черной тучей, Крутит прах, шатает лес дремучий, Воет и свистит над Ниагарой, Тонкой плетью молнии лиловой Люто хлещет вал белоголовый, И бурлит он, полон злобы ярой. Три индейских воина у брега Молча внемлют реву водобега, Озирают гребни скал седые. Первый — воин, много испытавший, Много в жизни бурь перевидавший, Рядом с ним — два сына молодые. На сынов глядит старик с любовью, С тайной болью видит мощь сыновью, В гордом сердце та же мгла и буря. Словно туча, что чернее ночи, Дико блещут молниями очи. Говорит он, гневно брови хмуря: «Белые! Проклятье вам вовеки! Вам проклятье, голубые реки, — Вы дорогой стали нищей своре! Сто проклятий звездам путеводным, Буйным ветрам и камням подводным, Что воров не потопили в море! Их суда — отравленные стрелы — Вторглись в наши древние пределы, Обрекли свободных рабской доле. Все, чем мы владели, — им досталось, Нам лишь боль и ненависть осталась, — Так умрем, умрем по доброй воле!» И едва то слово прозвучало, Отвязали лодку от причала, Отгребли они на середину, Обнялись, чтоб умереть не розно, И запели песню смерти грозно, Весла кинув далеко в пучину. Гром гремит, и молния змеится, Лодка смерти по реке стремится, - То-то чайкам-хищницам отрада! И мужчины, гибели навстречу, С песней, будто в радостную сечу, Устремились в бездну водопада. Перевод В. Левика

Три цыгана

Грузно плелся мой шарабан Голой песчаной равниной. Вдруг увидал я троих цыган Под придорожной осиной. Первый на скрипке играл, — освещен Поздней багровой зарею, Песенкой огненной тешился он, Все позабыв за игрою. Рядом сидел другой с чубуком, Молча курил на покое, Радуясь, будто следить за дымком — Высшее счастье земное. Третий, подле своих цимбал, Мирно спал, беззаботный. В струнах ветер степной трепетал, В сердце — сон мимолетный. Каждый носил цветное тряпье Словно венец и порфиру. Каждый гордо делал свое С вызовом богу и миру. Трижды я понял, как счастье брать, Вырваться сердцем на волю, Как проспать, прокурить, проиграть Трижды презренную долю. Долго — уж тьма на равнину легла — Мне чудились три цыгана: Волосы, черные как смола, И лица их, цвета шафрана. Перевод В. Левика

Трое

Спаслось из битвы трое их, И путь их был так тих, так тих... Из ран глубоких кровь текла, Струя была красна, тепла И с седел капала, дымясь, Смывая конский пот и грязь. Был тих и мягок шаг коней, Чтоб кровь не шла еще сильней. И идут все они сплотясь, Едва, едва, в седле держась. Один другим в лицо глядит, Один другому говорит: «Меня невеста будет ждать. Как грустно рано умирать». «Меня же ждут лишь дом и двор, А все ж конец мой слишком скор». «Я одинок. Что вижу в даль, Лишь то — мое. А жизни жаль». И трое коршунов летят И с высоты на них глядят. И делят их: «Я съем его, Ты съешь того, а ты — того». Перевод М. Волошина

«Тяжелые черные тучи...»

Тяжелые черные тучи Висели с небесных высот; По старому саду с тобою Ходили мы взад и вперед. За тучами спрятались звезды. Темна была ночь и душна; Казалось, она для печали, Как наша любовь, создана... Когда же тебе на прощанье «Спокойная ночь!» я сказал, Обоим от полного сердца Я смерти в тот миг пожелал! Перевод А. Плещеева

Успокоение

Когда, что звали мы своим, Навек от нас ушло — И, как под камнем гробовым, Нам станет тяжело, — Пойдем и бросим беглый взгляд Туда, по склону вод, Куда стремглав струи спешат, Куда поток несет. Одна другой наперерыв Спешат, бегут струи На чей-то роковой призыв, Им слышимый вдали... За ними тщетно мы следим — Им не вернуться вспять... Но чем мы долее глядим, Тем легче нам дышать... И слезы брызнули из глаз — И видим мы сквозь слез, Как все, волнуясь и клубясь, Быстрее понеслось... Душа впадает в забытье, И чувствует она, Что вот уносит и ее Всесильная Волна. Перевод Ф. Тютчева

«Чу! Воет волк в лесной глуши...»

Чу! Воет волк в лесной глуши. Как дети — мать в родном жилище, Он будит ночь в ее тиши И требует кровавой пищи. Отчаянно, чрез лед и снег, Несутся ветры в вихре диком, Как будто бы их греет бег... Проснись, о сердце, с диким криком! Пускай мучений темный рой, Пусть призраки твои проснутся, И с вьюгой северной несутся Безумной тешиться игрой. Перевод О. Чюминой

Корчма в степи

Я брел по Венгрии — один. Душе отрадно было Глядеть в пустую даль равнин, Тянувшихся уныло. Степь ширилась, тиха, мертва. День догорал. Устало Шли облака. Едва-едва Зарница трепетала. И вдруг — неясный шум во мгле, В бездонной, темной дали. Я ухо приложил к земле: Не кони ль там скакали? Все ближе, ближе — стук копыт Наполнил землю дрожью. Так сердце робкое дрожит, Почуяв кару божью. И вдруг вблизи, распалены Пастушьим гамом, гиком, Промчались бурей табуны, Беснуясь в беге диком. Горячий конь летит стрелой, Храпит и ржет в тревоге. Обгонит ветер он степной, Сметет его с дороги. Но держит крепкая рука, Конь бесится напрасно. Тисками воля седока Его сжимает властно. Неслись туда, откуда шла Ненастья злая сила. Исчезли, будто ночь и мгла Их разом поглотила. Но все казалось, что гудит Над степью вихрь летучий, Что гром несется от копыт И вьются гривы тучей. И те же тучи табуном В гремящем небе мчались, Кругом будили гул и гром И в беге умножались. А буря, конюх удалой, Ревела и свистала, И плетью молнии витой Лихой табун хлестала. Но бег разгорячил коней, Стал глуше топот злобный, И, словно пот, сильней, сильней Закапал дождик дробный. Холмы возникли предо мной, И домик у дороги Мелькнул радушной белизной, Мне окрыляя ноги. Омыв лазурь, гроза прошла, И, радуясь погоде, Над степью радуга взошла На влажном небосводе. Я шел быстрей, к холмам спеша. Закатное светило Плетеный кров из камыша И стекла позлатило. А хмель, казалось, обнял дом И пляшет в опьяненье. Уже я слышал за окном И музыку и пенье. И я вошел и, всем чужой, Присел поодаль с чарой. Кружились вихрем предо мной, Сходились пара с парой. Девицы юны и стройны, Тела как налитые. Мужчины смелы и сильны - Разбойники степные. Бряцает в такт железо шпор, И плещут руки мерно. Поет, ликуя, буйный хор, Что в мире все неверно. Поет: «О братья, все мы прах, Упьемся жизнью краткой!» Из глаз, хоть радость на устах, Бежит слеза украдкой. Сидит, поникнув головой, Их атаман угрюмый. Сидит за кружкой сам не свой, Печальной полон думой. И, как в ночи лесной костер За темными ветвями, Горит его блестящий взор Под черными бровями. Все тяжелей хмельной туман, Все больше в пляске жару. Бросает на пол атаман Свою пустую чару. С ним девочка — лицом она К его груди прильнула, Утомлена, оглушена Веселием разгула. Он смотрит на дитя свое И забывает горе. Он озирает жизнь ее - И грусть в отцовском взоре. Все громче скрипок визг и вой, Кипит хмельное зелье. Все жарче вихорь плясовой, Безудержней веселье. И даже атаман сверкнул Ожившими глазами. Но петлю вспомнил я, вздохнул И вышел со слезами. Лежала степь мертва, темна, Лишь в небе жизнь бродила, Блистала полная луна, Сияя, шли светила. И атаман покинул дом, Сошел — и чутким слухом Сперва послушал ночь, потом К земле приникнул ухом: Не слышно ль топота вдали, Не скачут ли гусары, Не выдает ли дрожь земли Грозящей смелым кары? Все было тихо, — поглядел И поднял к небу очи, Как будто сердце он хотел Открыть светилам ночи - Сказать: «О звезды, о луна! О, как ваш сладок жребий! Вкруг вас такая тишина, Вы так спокойны в небе!» Приникнул вновь, отпрянул вдруг И свистнул под окном он, И стих танцоров шумный круг, И замер буйный гомон. Я глазом не успел моргнуть - Уже все были в сборе, И на коней, и вихрем в путь, И смолк их топот вскоре. И вновь цыганский грянул хор, А степь уже светлела, И песнь о Ракоци в простор, Свободы песнь летела. Перевод В. Левика