Стихи
Шрифт:
II
Я уже не способен припомнить, когда и где произошло событье. То или иное. Вчера? Несколько дней назад? В воде? В воздухе? В местном саду? Со мною?
Да и само событье - допустим взрыв, наводненье, ложь бабы, огни Кузбасса ничего не помнит, тем самым скрыв либо
III
Это, видимо, значит, что мы теперь заодно с жизнью. Что я сделался тоже частью шелестящей материи, чье сукно заражает кожу бесцветной мастью.
Я теперь тоже в профиль, верно, не отличим от какой-нибудь латки, складки, трико паяца, долей и величин, следствий или причин от того, чего можно не знать, сильно хотеть, бояться.
IV
Тронь меня - и ты тронешь сухой репей, сырость, присущую вечеру или полдню, каменоломню города, ширь степей, тех, кого нет в живых, но кого я помню.
Тронь меня - и ты заденешь то, что существует помимо меня, не веря мне, моему лицу, пальто, то, в чьих глазах мы, в итоге, всегда потеря.
V
Я говорю с тобой, и не моя вина если не слышно. Сумма дней, намозолив человеку глаза, так же влияет на связки. Мой голос глух, но, думаю, не назойлив.
Это - чтоб слышать кукареку, тик-так, в сердце пластинки шаркающую иголку. Это - чтоб ты не заметил, когда я умолкну, как Красная Шапочка не сказала волку.
ЭЛЕГИЯ
Прошло что-то около года. Я вернулся на место битвы, к научившимся крылья расправлять у опасной бритвы или же - в лучшем случае - у удивленной брови, птицам цвета то сумерек, то испорченной крови.
Теперь здесь торгуют останками твоих щиколоток,
Все зарастает людьми. Развалины - род упрямой архитектуры, разница между сердцем и черной ямой невелика - не настолько, чтобы бояться, что мы столкнемся однажды вновь, как слепые яйца.
По утрам, когда в лицо вам никто не смотрит, я отправляюсь пешком к монументу, который отлит из тяжелого сна. И на нем начертано: Завоеватель. Но читается как "завыватель". А в полдень - как
"забыватель".
* * *
Мысль о тебе удаляется, как разжалованная прислуга, нет! как платформа с вывеской Вырица или Тарту. Но надвигаются лица, не знающие друг друга, местности, нанесенные точно вчера на карту, и заполняют вакуум. Видимо, никому из нас не сделаться памятником. Видимо, в наших венах недостаточно извести. "В нашей семье - волнуясь, ты бы вставила - не было ни военных, ни великих мыслителей". Правильно: невским струям отраженье еще одной вещи невыносимо. Где там матери и ее кастрюлям уцелеть в перспективе, удлинняемой жизнью сына! То-то же снег, этот мрамор для бедных, за неименьем тела тает, ссылаясь на неспособность клеток то есть, извилин!
– вспомнить, как ты хотела, пудря щеку, выглядеть напоследок. Остается, затылок от взгляда прикрыв руками, бормотать на ходу "умерла, умерла", покуда города рвут сырую сетчатку из грубой ткани, дребезжа, как сдаваемая посуда.