Стихотворения и поэмы (основное собрание)

Бродский Иосиф Александрович

позабывшая, что' это -- "Тоска" или "Лючия".

VII

Сны в холодную пору длинней, подробней.

Ход конем лоскутное одеяло

заменяет на досках паркета прыжком лягушки.

Чем больше лютует пурга над кровлей,

тем жарче требует идеала

голое тело в тряпичной гуще.

И вам снятся настурции, бурный Терек

в тесном ущелье, мушиный куколь

между стеной и торцом буфета:

праздник кончиков пальцев в плену бретелек.

А

потом все стихает. Только горячий уголь

тлеет в серой золе рассвета.

VIII

Холод ценит пространство. Не обнажая сабли,

он берет урочища, веси, грады.

Населенье сдается, не сняв треуха.

Города -- особенно, чьи ансамбли,

чьи пилястры и колоннады

стоят как пророки его триумфа,

смутно белея. Холод слетает с неба

на парашюте. Всяческая колонна

выглядит пятой, жаждет переворота.

Только ворона не принимает снега,

и вы слышите, как кричит ворона

картавым голосом патриота.

IX

В феврале чем позднее, тем меньше ртути.

Т. е. чем больше времени, тем холоднее. Звезды

как разбитый термометр: каждый квадратный метр

ночи ими усеян, как при салюте.

Днем, когда небо под стать известке,

сам Казимир бы их не заметил,

белых на белом. Вот почему незримы

ангелы. Холод приносит пользу

ихнему воинству: их, крылатых,

мы обнаружили бы, воззри мы

вправду горе', где они как по льду

скользят белофиннами в маскхалатах.

X

Я не способен к жизни в других широтах.

Я нанизан на холод, как гусь на вертел.

Слава голой березе, колючей ели,

лампочке желтой в пустых воротах,

– - слава всему, что приводит в движенье ветер!

В зрелом возрасте это -- вариант колыбели,

Север -- честная вещь. Ибо одно и то же

он твердит вам всю жизнь -- шепотом, в полный голос

в затянувшейся жизни -- разными голосами.

Пальцы мерзнут в унтах из оленьей кожи,

напоминая забравшемуся на полюс

о любви, о стоянии под часами.

XI

В сильный мороз даль не поет сиреной.

В космосе самый глубокий выдох

не гарантирует вдоха, уход -- возврата.

Время есть мясо немой Вселенной.

Там ничего не тикает. Даже выпав

из космического аппарата,

ничего не поймаете: ни фокстрота,

ни Ярославны, хоть на Путивль настроясь.

Вас убивает на внеземной орбите

отнюдь не отсутствие кислорода,

но избыток Времени в чистом, то есть

без примеси вашей жизни, виде.

XII

Зима! Я люблю твою горечь

клюквы

к чаю, блюдца с дольками мандарина,

твой миндаль с арахисом, граммов двести.

Ты раскрываешь цыплячьи клювы

именами "Ольга" или "Марина",

произносимыми с нежностью только в детстве

и в тепле. Я пою синеву сугроба

в сумерках, шорох фольги, чистоту бемоля -

точно "чижика" где подбирает рука Господня.

И дрова, грохотавшие в гулких дворах сырого

города, мерзнувшего у моря,

меня согревают еще сегодня.

XIII

В определенном возрасте время года

совпадает с судьбой. Их роман недолог,

но в такие дни вы чувствуете: вы правы.

В эту пору неважно, что вам чего-то

не досталось; и рядовой фенолог

может описывать быт и нравы.

В эту пору ваш взгляд отстает от жеста.

Треугольник больше не пылкая теорема:

все углы затянула плотная паутина,

пыль. В разговорах о смерти место

играет все большую роль, чем время,

и слюна, как полтина,

XIV

обжигает язык. Реки, однако, вчуже

скованы льдом; можно надеть рейтузы;

прикрутить к ботинку железный полоз.

Зубы, устав от чечетки стужи,

не стучат от страха. И голос Музы

звучит как сдержанный, частный голос.

Так родится эклога. Взамен светила

загорается лампа: кириллица, грешным делом,

разбредаясь по прописи вкривь ли, вкось ли,

знает больше, чем та сивилла,

о грядущем. О том, как чернеть на белом,

покуда белое есть, и после.

1980

1 "Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской, / Сызнова ныне времен зачинается строй величавый..." (лат.; Вергилий, Эклога IV, пер. С. Шервинского.) (прим. в СИБ)

– ----------------

x x x

Восходящее желтое солнце следит косыми

глазами за мачтами голой рощи,

идущей на всех парах к Цусиме

крещенских морозов. Февраль короче

прочих месяцев и оттого лютее.

Кругосветное плавание, дорогая,

лучше кончить, руку согнув в локте и

вместе с дредноутом догорая

в недрах камина. Забудь Цусиму!

Только огонь понимает зиму.

Золотистые лошади без уздечек

масть в дымоходе меняют на масть воронью.

И в потемках стрекочет огромный черный кузнечик,

которого не накрыть ладонью.

1978

* Датировано по переводу в TU.
– - С. В.

– ----------------

x x x

Дни расплетают тряпочку, сотканную Тобою.