Стихотворения, не вошедшие в сборники

Набоков Владимир Владимирович

Иль в нежности твоей минутной, в минутном повороте плеч переживал я очерк смутный других — неповторимых — встреч? И романтическая жалость тебя, быть может, привела понять, какая задрожала стихи пронзившая стрела? Я ничего не знаю. Странно трепещет стих, и в нем — стрела… Быть может, необманной, жданной ты, безымянная, была? Но недоплаканная горесть наш

замутила звездный час. Вернулась в ночь двойная прорезь твоих — непросиявших — глаз… Надолго ли? Навек?.. Далече брожу и вслушиваюсь я в движенье звезд над нашей встречей. И если ты — судьба моя… Тоска, и тайна, и услада, и словно дальняя мольба… Еще душе скитаться надо. Но если ты — моя судьба…

1 июня 1923

ПРОВАНС

1. Прованс

Как жадно, затая дыханье, склоня колена и плеча, напьюсь я хладного сверканья из придорожного ключа. И, запыленный и счастливый, лениво развяжу в тени евангелической оливы сандалий узкие ремни. Под той оливой, при дороге, бродячей радуясь судьбе, без удивленья, без тревоги, быть может, вспомню о тебе. И, пеньем дум моих влекома, в лазури лиловатой дня, в знакомом платье незнакома, пройдешь ты, не узнав меня.

15 июня 1923

Сольес-Пон

2 Солнце

Слоняюсь переулками без цели, прислушиваюсь к древним временам: при Цезаре цикады те же пели, и то же солнце стлалось по стенам. Поет платан, и ствол в пятнистом блеске; поет лавчонка; можно отстранить легко звенящий бисер занавески: поет портной, вытягивая нить. И женщина у круглого фонтана поет, полощет синее белье, и пятнами ложится тень платана на камни, на корзину, на нее. Как хорошо в звенящем мире этом скользить плечом вдоль меловых оград, быть русским заблудившимся поэтом средь лепета латинского цикад!

Сольес-Пон, 1923 г.

ПЕСНЯ

Верь: вернутся на родину все — вера ясная, крепкая: с севера лыжи неслышные, с юга ночная фелюга. Песня спасет нас. Проулками в гору шел я, в тяжелую шел темноту, чуждый всемуб — и крутому узору черных платанов, и дальнему спору волн, и кабацким шарманкам в порту. Ветер прошел по листам искривленным, ветер, мой пьяный и горестный брат, и вдруг затих под окном озаренным: ночь, ночь — и янтарный квадрат. Кто-то была та, чей голос горящий русскою песней гремел за

окном? В сумраке видел я отблеск горящий, слушал ее под поющим окном. Как распевала она! Проплывало сердце ее в лучезарных струях, как тосковала, как распевала, молясь былому в чужих краях, о полнолунье небывалом, о небывалых соловьях. И в темноте пылали звуки — рыдающая даль любви, даль — и цыганские разлуки, ночь, ночь — и в роще соловьи. Но проносился ветер с моря дыханьем соли и вина, и гармонического горя спадала жаркая волна. Касался грубо ветер с моря глициний вдоль ее окна, и вновь, как бы в блаженстве горя, пылала звуками она… О чем? О лепестке завялом, о горестной своей красе, о полнолунье небывалом, о небывалом — ветер! Вернутся на родину все — вера ясная, крепкая: с севера лыжи неслышные, с юга ночная фелюга… Все.

19 июня 1923

Сольес-Пон

"Живи, звучи, не поминай о чуде…"

Живи, звучи, не поминай о чуде, — но будет день: войду в твой скромный дом, твой смех замрет, ты встанешь: стены, люди — всё поплывет, — и будем мы вдвоем… Прозреешь ты в тот миг невыразимый, спадут с тебя, рассыплются, звеня, стеклом поблескивая дутым, зимы и весны, прожитые без меня… Я пламенем моих бессонниц, хладом моих смятений творческих прильну, взгляну в тебя — и ты ответишь взглядом покорным и крылатым в вышину. Твои плеча закутав в плащ шумящий, я по небу, сквозь звездную росу, как через луг некошеный, дымящий, тебя в свое бессмертье унесу…

<Июнь 1923>

"Зовешь, — а в деревце гранатовом совенок"

Зовешь, — а в деревце гранатовом совенок полаивает, как щенок. В вечерней вышине так одинок и звонок луны изогнутый клинок. Зовешь, — и плещет ключ вечернею лазурью. Как голос твой, вода свежа, и в глиняный кувшин, лоснящийся глазурью, луна вонзается дрожа.

26. 7. 23.

"Как бледная заря, мой стих негромок"

Как бледная заря, мой стих негромок, и кратко звуковое бытие, и вряд ли мой разборчивый потомок припомнит птичье прозвище мое. Что ж делать, муза, жизнь моя. Мы будем в подстрочном примечанье скромно жить… Не прозвенеть, не высказать мне людям, что надо Божьей тенью дорожить. Что Божья тень волнистая сквозь наши завесы разноцветные видна; что день и ночь — две дорогие чаши живой воды и звездного вина.