Стихотворения Поэмы Шотландские баллады

Бёрнс Роберт

Милорд спешит в поля, в леса…

Роскошен, леди, ваш убор,

Шелками вышит ваш узор,

А Дженни в юбочке простой

И без шелков пленяет взор.

Милорд спешит в поля, в леса, Не взяв ни сокола, ни пса. Не лань он ищет день и ночь, А Дженни, фермерскую дочь. Миледи так нежна, бела, Но не она ему мила, Не знатный род ее, не честь, А то, что дал за нею тесть. Где перепелка меж болот Сквозь вереск выводок ведет, Там девушка живет в тиши, Цветок, раскрывшийся в глуши. Две стройных ножки поутру Скользят по мшистому ковру, И смех играет, как алмаз, В зрачках задорных синих глаз. Осанка леди и наряд — Образчик вкуса, говорят. Но та сулит нам рой утех, Кого мы любим больше всех.

Где к морю катится река

Где к морю катится река, Быстра, бурлива и звонка, Там я встречала паренька, Веселого ткача. Семь женихов из-за реки Пришли просить моей руки. Не рвать же сердце на куски,— Отдам его ткачу! Меня бранят отец и мать, Им по душе богатый зять. Они велят мне отказать Веселому ткачу. Отец мой жаден и упрям, Грозит: «Приданого не дам!» Но к сердцу руку я придам — И все отдам ткачу. Пока вода в реке бежит, Пока пчела в цветке жужжит И рожь под ливнями дрожит, Любовь моя — ткачу!

* * *

Стакан вина и честный друг. Чего

ж еще нам, братцы? Пускай забота и недуг В грядущей тьме таятся, Мы ловим радости в пути,— Пугливо наше счастье. Оно исчезнет — и найти Его не в нашей власти.

Западный ветер

Из всех ветров, какие есть, Мне западный милей. Он о тебе приносит весть, О девушке моей. Леса шумят, ручьи журчат В тиши твоих долин. И, как ручьи, мечты мои К тебе стремятся, Джин. Тебя напоминает мне В полях цветок любой. И лес в вечерней тишине Заворожен тобой. Бубенчик ландыша в росе, Да и не он один, А все цветы и птицы все Поют о милой Джин. На Клайд-реке богат, хорош У девушек наряд, Но лучше Джинни ты найдешь Красавицу навряд. Девиц мы знаем городских, Одетых в шелк, муслин. Но всех прекрасней щеголих В холщовом платье Джин. Она милей и веселей Ягненка на лугу. И никаких грехов за ней Признать я не могу. Ее глаза яснее дня, А грех ее один: С такою щедростью меня Дарит любовью Джин! О ветер западный, повей, Зашелести листвой. Пусть нагруженная с полей Летит пчела домой. Мою любовь ко мне верни С холмов твоих, равнин. Улыбкой пасмурные дни Мне озаряет Джин. Какие клятвы без числа Соединили нас, Как нам разлука тяжела Была в рассветный час! Кто знает души всех людей До самых их глубин,— Тот видит, что всего милей Мне в этом мире Джин!

Из поэмы «Святая ярмарка»

Был день воскресный так хорош, Все было лету радо. Я шел в поля взглянуть на рожь И подышать прохладой. Большое солнце в этот миг Вставало, как с постели. Резвились зайцы — прыг да прыг — И жаворонки пели В тот ясный день. Бродил я, радостью дыша И вглядываясь в дали, Как вдруг три женщины, спеша, Мне путь перебежали. На двух был черный шерстяной Наряд — назло природе. На третьей был наряд цветной По моде, по погоде В тот летний день. Две первых были меж собой, Как близнецы, похожи Унылым видом, худобой И мрачною одежей. А третья козочкой шальной Попрыгивала весело И вдруг присела предо мной И мне поклон отвесила В тот яркий день. Я шляпу снял и произнес: — Я вас припоминаю, Но извините за вопрос,— Как звать вас, я не знаю. С кивком задорным головы, Смеясь, она сказала: — Со мною заповедей вы Нарушили немало В досужий день! Я — ваша Радость, я — Игра, А это — Лицемерье, И рядом с ней — ее сестра, Глухое Суеверье. Давайте в М'oхлин мы пойдем И, если две сестрицы Идут на ярмарку, найдем Предлог повеселиться Мы в этот день. — Нет, я пойду сперва домой И праздничную смену — Сюртук и новый галстук мой — Для ярмарки надену. Поспел я к завтраку как раз, Надел костюм воскресный. А уж на праздник в этот час Спешил народ окрестный В тот шумный день. Трусили фермеры верхом, Шли батраки оравой. И молодежь одним прыжком Брала в пути канавы. Бежали в праздничных шелках Девицы-босоножки, Несли сыры они в руках И сдобные лепешки В тот добрый день. Монетку бросить был я рад В тарелку с медью мелкою, Но, уловив святоши взгляд, Бросаю две в тарелку я. Я в загородку заглянул. Народ шумит, хлопочет, Несет скамейку, доску, стул, А кто и лясы точит В свободный день. Для знати выстроен навес (Изменчива погода!). А вот стоит вертушка Джесс, Мигая всем у входа. Ее подружки сели в ряд,— Без них какая ярмарка! А там ткачи сидят, галдят (Из города Кильм'aрнока). Пришел их день! Здесь кто вздыхает о грехах, Кто в гневе шлет проклятья Тем, кто измазал впопыхах Их праздничные платья. Кто сверху смотрит на других Высокомерным взглядом, А кто веселых щеголих Зовет усесться рядом В привольный день. Но бесконечно счастлив тот, Кто, отыскав два места, Местечко рядышком займет С подругой иль невестой. Глядишь, рука его легла За ней — на спинку стула, Потом ей шею обняла, А там на грудь скользнула В тот чудный день. Уселась публика и ждет. Ни суеты, ни шума. Вот М'oди речь держать идет, Унылый и угрюмый. Он целый час пугает нас Десницею господнею. Сам дьявол от его гримас Сбежал бы в преисподнюю В столь грозный день. Толкуя нам один, другой И третий тезис веры, Он гневно топает ногой, Волнуясь свыше меры. Распутника и гордеца Громит курносый пастырь И жжет отступников сердца, Как самый жгучий пластырь, В тот страшный день. Но вот встают сердито с мест Земные наши судьи. И впрямь, — кому не надоест Такое словоблудье! Речь произносит мистер Смит, Но люд благочестивый, Уже не слушая, спешит К холодным бочкам пива В столь жаркий день…

* * *

Жена верна мне одному, И сам я верен ей за то. Не ставлю рожек никому, И мне не ставит их никто. Своим трудом я нажил грош, И сам истрачу я его. Чт'o у меня взаймы возьмешь? И я не брал ни у кого. Я не хозяин никому, И никому я не слуга. А если в руки меч возьму, Я отобью удар врага. Так и живу день изо дня, Тоской, заботой не томим. Другим нет дела до меня, И я не кланяюсь другим.

Зима пронеслась

Зима пронеслась, и весна началась, И птицы, на дереве каждом звеня, Поют о весне, но невесело мне С тех пор, как любовь разлюбила меня. Шиповник расцвел для проснувшихся пчел. Поют коноплянки в честь вешнего дня. Их в гнездышке двое, сердца их в покое. Моя же любовь разлюбила меня.

* * *

Был я рад, когда гребень вытачивал, Был я рад, когда ложку долбил И когда по котлу поколачивал, А потом свою Кэтти любил. И, бывало, под стук молоточка Целый день я свищу и пою. А едва только спустится ночка, Обнимаю подругу мою. Бес велел мне на Бэсси жениться, Погубившей веселье мое… Пусть всегда будет счастлива птица, Что щебечет над прахом ее! Ты вернись ко мне, милая Кэтти. Буду волен и весел я вновь. Что милей человеку на свете, Чем свобода, покой и любовь?

Нэнси

Муженек, не спорь со мной, Не сердись напрасно, Стала я твоей женой — Не рабой безгласной! — Признаю права твои, Нэнси, Нэнси, Ну, а кто ж глава семьи, Дорогая Нэнси? — Если ты, мой властелин, Подыму

восстанье. Будешь властвовать один,— С тем и до свиданья! — Жаль расстаться мне с тобой, Нэнси, Нэнси, Но смирюсь я пред судьбой, Дорогая Нэнси! — Погоди, дождешься дня: Лягу я в могилу. Но, оставшись без меня, Что ты скажешь, милый? — Небо в помощь призову, Нэнси, Нэнси, И авось. Переживу, — Но и мертвая не дам Я тебе покоя. Страшный призрак по ночам Будет пред тобою! — Я жену себе найду Вроде Нэнси, Нэнси — И все призраки в аду Затрепещут, Нэнси!

Смерть и доктор Горнбук [26]

Иные книги лгут нам сплошь. А есть неписаная ложь. Ты и священников найдешь, Что правду божью, Впадая от восторга в дрожь, Мешают с ложью. Но в том, о чем я речь веду, От правды я не отойду, Как в том, что черт живет в аду Иль в недрах Дублина. (Ах, много — людям на беду — Им душ загублено!) Хлебнул я браги вечерком, Но не был пьян, а под хмельком. Я обходил, бредя пешком, Бугры, канавы И знал, что куст манит кивком, А не лукавый. Холмистый К'aмнок я узнал, Едва лишь месяц заблистал. Его рога считать я стал, Шагая шире. Сначала три я насчитал, Потом — четыре… Вослед за верным посошком По склону я трусил шажком — Мне путь был издавна знаком К запруде Вилли. Но вдруг, сорвавшись, я бегом Бежал полмили. Тут нечто предо мной предстало С косою острою, чье жало С плеча костлявого свисало И с острог'oй, Что сталью под луной сверкала, В руке другой. С косую сажень вышиною Оно стояло предо мною, Без брюха, страшное, худое, Горбом спина, А что за ноги! Тоньше вдвое Веретена. Спросил я: — Друг! Узнать нельзя ли, Должно быть, вы сегодня жали? А мы ведь только сеять стали. Я с вами рад Вернуться в дом, где выпивали Мы час назад! — Я Смерть! — чудовище сказало,— Но ты пока не бойся, малый!.. — Я не боюсь, хоть ты, пожалуй, Меня убьешь. Но я прошу: взгляни сначала На этот нож! Смерть отвечала мне: — Сынок, Ты спрячь подальше свой клинок. Подумай сам, какой в нем прок. Его удары Страшны не больше, чем плевок, Для Смерти старой! — Что ж, уговор — так уговор! — Сказал я. — Бросим этот спор. Присядь со мной на косогор — Ведь ты устала — И расскажи, что с давних пор Перевидала. — О да! — сказала Смерть, садясь,— Почти что вечность пронеслась С тех пор, как жать я принялась По воле божьей. Всем в мире надо жить, трудясь. И Смерти — тоже. Но у меня не жизнь, а мука. Ты слышал имя Горнбука? Уж так хитра его наука, Что стар и млад — От деда дряхлого до внука — Меня стыдят. Бывало, под косою длинной, Подобно травам луговины, Народ, не знавший медицины, Ложится сплошь… Теперь меня с косой старинной Не ставят в грош! Вчера я жертву поразила Своим копьем — с такою силой, Что семерых бы уложила, Пронзив, как гвоздь, Но острие лишь притупила, Задев о кость. Что это, думаю, за штука? А это — дело Горнбука! Тут помогла его наука Или искусство: Копье в ребро вошло без стука — Как бы в кацусту. Больной остался бы калекой, Не помоги ему аптекой Или ланцетом лысый лекарь — Ваш Горнбук. Не раз он вырвал человека Из цепких рук. Он изгонял из тех заразу, Кого и не видал ни разу, Натужься по его приказу, Заклей пакет, А он понюхает и сразу Пришлет ответ. Есть у него, как в магазине, Все то, что нужно медицине: Набор ножей, spiritus vini [27] Касторка, йод. Он все лекарства по-латыни Вам назовет. Есть sal marinum — соль морская,— Все кальции, какие знаю… А разных трав любого края Не перечесть. И aqua (иль вода простая) Там тоже есть. Есть и опилки, срезы, крошки Клешни клеща, блошиной ножки И усиков какой-то мошки, Яд комара, Настой желез сороконожки Et cetera… [28] Тут я воскликнул: — Бедный Джон! Какой доход теряет он! Коль вправду будет побежден Любой недуг, Кладбищенский зеленый склон Изрежет плуг. Смерть засмеялась: — Нет, не плуг Изрежет этот мирный луг, Которым твой владеет друг, А сто лопат Все ваши кладбища вокруг Избороздят. Где одного так любо-мило В постели жизни я лишила, Пустила кровь иль придушила Без долгих мук,— Там двадцать душ загнал в могилу Ваш Горнбук. Наш местный ткач — хороший малый — Свою жену, что бредить стала, Когда немножко захворала, Отвез к врачу, И больше слова не сказала Она ткачу… У парня заболел отец — Богатый лэрд, и молодец Послал отборных двух овец Врачу за средство, Что принесет отцу конец, Ему — наследство. Должно быть, от ночной простуды Одной девчонке стало худо. Врач сотворил над нею чудо: Его совет Туда послал ее, откуда Возврата нет! Таков у лекаря обычай. За грош, не ведая приличий, Морит людей он без различья День изо дня И норовит моей добычи Лишить меня. Пока терплю я поневоле. Но разве он бессмертен, что ли? Не избежит он общей доли. Придет каюк — И будет мертв, как сельдь в рассоле; Ваш Горнбук!.. Еще бы Смерть сказала много, Но вдруг, наполнив мир тревогой, Часы пробили полночь строго Из-за ветвей… И я побрел своей дорогой, А Смерть — своей.

26

Смерть и доктор Горнбук— Весной 1785 года на масонском собрании в городке Тарболтоне Бернс встретил местного школьного учителя Джона Уилсона. Между ними произошла небольшая стычка. Бернс много читал, относился с уважением к науке и ненавидел всяческое шарлатанство и невежество. Его возмутила хвастливая наглость малограмотного учителя, уверявшего, что он своими доморощенными средствами — микстурами и пилюлями — лечит лучше всякого врача и может «нюхом» определить любую болезнь.

В тот же вечер (по воспоминаниям брата поэта) была написана поэма о докторе Горнбуке. Через два дня ее знал наизусть весь поселок. Весьма прозрачный псевдоним — по-русски он звучал бы как «доктор Азбукин» — сразу указывал на героя сатиры, так как «горнбуками» назывались примитивные школьные буквари в одну страничку, покрытые для сохранности чехлом из тонкого рога (по-английски «horn»).

27

spiritus vini — Винный спирт (лат.).

28

Et cetera… — И так далее (лат.).

* * *

Дружок мой пленен моим взором и станом. Ему полюбились мой дом и родня. Но, кажется, больше прельщен он приданым И любит червонцы нежней, чем меня. За яблочко яблоню любит мой милый, Пчелу свою любит за будущий мед. И так серебро его душу пленило, Что в сердце местечка он мне не найдет. Ему дорога не жена, а приплата. Любовь для него — не любовь, а базар. Хитер он, — и я уж не так простовата: Пускай он попроще присмотрит товар! Побегов не жди от прогнившего корня, Зеленых ветвей — от сухого ствола. Такая любовь ускользает проворней, Чем тонкая, скользкая нить без узла!

Невеста с приданым

Я пью за невесту с приданым,

Я пью за невесту с приданым,

Я пью за невесту с приданым,

С горой золотых для меня!

Долой красоты колдовское заклятье! Не тоненький стан заключу я в объятья,— Нужна необъятная мне красота: Хорошая ферма и много скота. Красивый цветок обольстит и обманет, Чем раньше цветет, тем скорее увянет, А белые волны пасущихся стад И прибыль приносят, и радуют взгляд. Любовь нам порою сулит наслажденье, А вслед за победой идет охлажденье. Но будят в душе неизменный восторг Кружки, на которых оттиснут Георг.